Два шага назад

— Ого! Волонтёры! — указал он за вагончики, где среди грузовиков и бронетранспортёров затесался фургончик с яркой, запоминающейся эмблемой: контур растопыренной пятерни, в которую умелый дизайнер втиснул стилизованное красное сердечко. — Подогрев привезли.

— Что?

— Подогрев. Трусы, печенье, консервы.

— Тут не кормят? — сытые рожи регуляров-контрактников мало походили на измождённые голодом лица.

— Кормят. Но материальную помощь патриотичных налогоплательщиков осваивать надо, — осветил объективную реальность мой первый номер. — Они в городах акции проводят, пожертвования собирают. Потом приобретают различную нужную мелочь и сюда везут.

— Воруют? — предположил я, впрочем, без всяких оснований.

— В основном нет, приличные граждане. Неравнодушные, — уклончиво ответил Псих, почесав предплечье. — Однако случается всякое.

От укатанной грунтовки до цели нашего мини-путешествия вела тропинка, истоптанная до полукаменного состояния и унылая, как вся земля в окрестностях. Куда не посмотри — пятна въевшегося машинного масла, мелкий мусор, пожухлая от испепеляющего зноя и армейских подошв трава, глубокие колеи, рваные следы траков.

— Ага, загадили полянку. Рисовать не хочется.

Тонкий художественный вкус сослуживца давал знать о себе даже здесь. Ему, способному малевать свои детские истории где угодно и когда угодно, претила испорченная войной природа. Ещё одна грань моего нового друга — любовь к прекрасному. Я изредка замечал, как он, давая зрению отдохнуть после долгих бдений над блокнотом, с наслаждением любовался кустами, деревьями, в изобилии окружавшими наш домик. Но особо тяготел к цветам. Простеньким, неухоженным, низкорослым. Никогда их не рвал. Только позволял себе прикасаться к нежным лепесткам, подолгу потом обнюхивая пальцы.

Желая как-то отвлечь Психа от депрессивного созерцания окрестностей, преувеличенно-весело бросил:

— Далеко ещё?

— А? — вскинулся мой наставник, тут же расслабляясь. — Вон к тому фургончику.

К какому именно — осталось загадкой. Моё внимание привлёк человек, стоявший спиной на нашем пути и болтающий с незнакомым сержантом. Крепкий, высокий, в светло-сером жилете, удивительно не подходившем к остальным вещам — тёмным брюкам, заправленным в ботинки с высокой шнуровкой и футболке невзрачной расцветки. Со знакомым до боли затылком.

Хлюпа.

Тот, словно почувствовав, что его рассматривают, развернулся, и побледнел. Тоже узнал... Лицо моего бывшего напарника по сопровождениям перекосилось в неприкрытой злобе, верхняя губа задралась вверх, демонстрируя желтоватые, редкие зубы. Щека дёрнулась.

И тут же агрессивное, откровенно ненавидящее меня рыло искривила плохо слепленная радость.

Он деловито попрощался с собеседником, заверив его, что приедет снова, после двинул навстречу, гулко топая по грунту. Каких-то десяток шагов — и вот он, передо мной.

— Привет, — напоказ развязно, с дружеским оскалом, выхаркнул Хлюпа. — Давно не виделись.

Психа он проигнорировал, будто его тут и нет.

— Здорово.

— Всё служишь? — произносилось это больше для заполнения неловкой паузы, чем для завязки приятной беседы.

Я в форме, с оружием, совсем рядом — передовая. Чем ещё я могу тут заниматься? Песни в школьном хоре петь?

— Служу.

— А я вот, — сразу три пальца дотронулись до жилета с пятернёй и сердечком. — В волонтёры подался. Помогаю ковать победу, по мере своих слабых сил.

Поднахватался... Раньше предложения строил проще, без пафоса.

— Молодец.

От этой встречи внутренний дискомфорт испытывал не только Хлюпа. Почти подзабытая история с таблетками в душевой словно выскочила из-за угла, нежданчиком, при этом грозя опрокинуться и забрызгать своим дерьмом повторно, по самую по маковку.

Спросить при всех, кто тогда подсуетился с таблетками? Для чего? Он не ответит. Разойтись краями? Так, наверное, умнее всего.

Вот же непотопляемый говнюк... От военной полиции ушёл, от кредиторов ушёл, и вот, пожалуйста, всплыл. Помня о его склонностях, могу спорить — не бесплатно он волонтёрит, не за идею. Слишком разные понятия — он и альтруизм. Слишком несовместимые.

— Ну, удачи, — Хлюпа счёл обмен любезностями оконченным и хлопнул меня по плечу. Покровительственно, со снисхождением, явно желая добавить на прощанье: «Чтоб ты сдох», или нечто подобное.

Не дожидаясь моей реакции, он демонстративно развернулся и бодро, широко ставя ноги, направился к автомобилю.

— Это кто? — поинтересовался Псих, на которого этот урод демонстративно не обратил внимания.

— Я тебе рассказывал. Тот, кто в душевой таблетки прятал.

— Ого! Теперь сбежит.

— Почему?

— Мы его видели. А он приехал как раз тогда, когда бригада на ротации. Не хотел встречаться. И не угадал... Мне он не нравится.

— Мне тоже.

— Гнилой... — новый шлепок по плечу, более мягкий, от Психа. — Не расстраивайся. Друзья должны друг другу помогать. Этот человек для тебя опасен.

Сдвинув каску на затылок, он осмотрелся, что-то для себя прикинул и попросил:

— Иди к нашим. Я скоро. Правда-правда.