Два рассказа

Мне очень захотелось проснуться, именно проснуться. Но я не мог проснуться, потому что я не спал. Я стоял перед операционным столом, на который пикировала смерть. И человек на столе не мог сам от нее защититься...

— Вам плохо, доктор? — будто пронзил меня голос сестры.

Это заставило меня схватить протянутые мне ножницы, и я перерезал грязные лоскутики кожи. Бой начался.

Забулькал в белой эмалированной кружке набираемый мной новокаин.

— Давление! — крикнул я.

— Почти никакого, — ответила сестра.

— Лобелин!.. Строфант!..

Булькал новокаин и со свистом выходил из шприца в размозженные мышцы. Я уже ничего не замечал. Я видел только инструменты и рану.

— Пульс! — крикнул я.

— Появился, — услышал я откуда-то издалека.

Порядок! Все будет нормально... Все будет нормально. Пульс появился, Я действовал очень быстро. Во всяком случае, мне так казалось. Скальпель выскользнул из рук. Я машинально потянулся за ним к полу.

— Куда?! — заорала сестра. Она уже протягивала мне новый.

— Давление? — бросил я.

— По-прежнему...

— Еще лобелин с кофеином!

Как трудно оттягивать мышцы!

Сестра одной рукой стала тянуть ретрактор...

Я начал пилить... Как дико будет очнуться этому человеку в больничной палате и почувствовать пустоту там, где раньше были ноги! Я пилил... Потом у него возникнут фантомные боли. Вдруг начнут чесаться несуществующие ноги.

Я кончил пилить...

— Давление?

— Пятьдесят — верхнее, доктор.

Порядок! Все будет нормально!

Я ослабил жгут. Слабыми струйками появилась кровь. Короткими очередями заговорили зажимы. Ух, как обрадуется моя мать, когда я расскажу ей про эту операцию! Я обязательно специально приеду из Москвы и проведаю этого человека.

— Пульс пропал, доктор... Я сделаю еще строфант, — таинственно сказала сестра.

Нет, не может быть! Как это пропал пульс? Ведь он же появился...

Я не мог себе представить, что появившийся пульс может опять пропасть. Появится... Все будет нормально...

Я не чувствовал жары от верхней лампы, я ничего не чувствовал.

Операционная слилась в какой-то сплошной бело-желтый фон, на котором проглядывались расплывчатые белые фигуры.

«Вроде бы ничего получилась культя, — с удовольствием отметил я, когда стал стягивать кожу швами. — Подберет протезы и будет ходить. Готов узел. Сначала на костылях, а потом с палочкой. Готов узел. Только бы жена не оказалась сволочью... Готов узел. А может, он и не женат... Готов узел. Найдется человек, который выйдет за него замуж... Одна нога готова». Я взял палочку с йодом.

— Давление! — крикнул я.

— Начинай вторую, — услышал я напротив себя. — Я сам за всем прослежу...

По другую сторону стола оказался Иван Андреевич. Он, очевидно, уже закончил свою операцию. Рядом с ним стояла Лошадь и завистливыми глазами ловила каждое мое движение.

И все я повторил с самого начала.

Иван Андреевич следил за пульсом и давлением, и мне стало совсем спокойно.

Я целиком ушел в операцию, и смерть отступила от стола куда-то далеко-далеко. Когда я дошел до швов, я даже мысленно запел. Я был просто счастлив, что сделал первую свою самостоятельную операцию.

Я был так увлечен, так уверен и так спокоен за исход, что, конечно, и не предполагал, что последние стежки, и аккуратные культи, и палочки с йодом, и стерильные повязки уже совсем не были нужны человеку, лежавшему на столе.

— Все, — сказал Иван Андреевич и сдвинул свою шапочку с затылка на брови.

— Как это «все»? — каким-то чужим голосом переспросил я.

— Все, — повторил он.

Только тут я по-настоящему понял, что означало это «все».

— Адреналин!.. — прохрипел я. — Большую иглу и адреналин!

Сестра вопросительно взглянула на Ивана Андреевича.

Он кивнул.

Я схватил иглу и всадил ее почти на всю длину туда, где должно находиться сердце. Нет! Он не мог умереть! Не мог умереть человек, которому я сделал операцию! Я выдавил в иглу три шприца адреналина.

— Помогает только иногда, — сказал Иван Андреевич, — но не в этом случае...

Все вокруг стало вдруг приобретать реальные очертания, как на листке фотобумаги, который бросили в проявитель.

Белые квадраты кафеля, черные квадраты окон, гладко выбритое лицо бывшего человека, следы земли на левой щеке. Откуда-то появилась страшная слабость и ноющая боль в пояснице.

И только две мысли: «Умер... Не может быть... Умер... Не может быть... Умер,.. Не может быть...»

— Заполнишь историю болезни, опишешь операцию, проставишь причину смерти, — отчетливо произнес Иван Андреевич.

— А... кто это? — У меня пересохли губы и пропал голос. Я ничего не знал об этом человеке.

— А кто его знает, кто? — совсем просто сказала нянечка. — Документов при нем никаких. Суббота ведь... Небось, не на работу шел устраиваться.

Она нагнулась, закрыла простыней таз, в котором лежали ноги, и понесла этот таз из операционной.

Я стоял в каком-то оцепенении и не мог оторвать глаз от того, что лежало на столе.

— А ты чего? Совсем расквасился? — осторожно заговорил Иван Андреевич. — Ты не квасься. Ты молодец. А его-то уже ничего не спасало, Это мне сразу ясно было. Кабы на полчаса раньше... А ты все отлично сделал. Теперь навсегда запомнишь.