Два рассказа

Я боялся откинуть одеяло совсем и посмотреть на ноги. Я боялся. Я никогда так близко не видел человека, который попал под поезд. В институтском морге я видел все. Я привык ко всему. Но там были только мертвые. Препараты. А здесь передо мной лежал еще живой человек, которому ноги переехало поездом. И я боялся взглянуть на все это.

— Подавать на стол? — нерешительно спросила сестра.

— Вызывайте второго хирурга, — сказал я, — а я пойду скажу Ивану Андреевичу...

— Он знает. Велел вам мыться.

В первый момент от этих слов я почувствовал где-то в спине такое же ощущение, какое испытываешь, когда высоко-высоко взлетаешь на качелях.

Потом меня подхватил какой-то бурный, неосознанный поток радости, и я ворвался в операционную.

— Ход операции помнишь? — спросил Ивам Андреевич, не глядя на меня и продолжая манипулировать.

— Помню! — закричал я.

— Чего раскричался? — продолжил Иван Андреевич. — Наладишь систему переливания и валяй... Про сократимость кожи не забудь... Перед тем, как начнешь пилить кость, расслабишь жгут, перевяжешь сосуды... Ясно?

— Наркоз общий? — спросил я.

— Какой еще общий? При таком шоке общий? Нафаршируешь местно новокаином и валяй...

Ух, какими завистливыми глазами посмотрела на меня Лошадь, которая всего-навсего держала какие-то крючки!.. Ух, как я торжествовал!..

Я натирал щетками густо намыленные до локтя руки и думал, что вот сегодня, несмотря на этот самый закон, бутерброд для меня все-таки упал маслом вверх. Сегодня я сделаю самостоятельную операцию, и какую!..

Я совал руки под кран, и вместе с мылом смывались все реальные ощущения происходящего: человек, перерезанный поездом, жизнь, висящая на волоске, моя ответственность за эту жизнь.

Я стоял, согнувшись, над тазами с хлористым аммонием. Нашатырь на редкость приятно щекотал ноздри.

Я думал о том, что вот так всегда бывает у врачей и актеров. Незаметный статист случайно заменяет заболевшего гения, и сам тут же становится гением. Незаметный студент случайно заменяет врача, занятого на операции, и вдруг все обнаруживают новую звезду хирургии...

Я перешел ко второму тазу.

Как я завтра буду смотреть на наших!..

Мальчишки! Практиканты! Да я вчера ампутацию сделал! А может, даже и не завтра, а сегодня. Может, еще и к Валечке успею! Таких два события в один день! Настоящий день рождения мужчины!

— Хватит плескаться, Сережа, — услышал я справа от себя голос нянечки.

Сестра подала мне сухие тампоны.

— И как это его угораздило? — почему-то весело спросил я, протирая руки.

И пока я вытирался и облачался в операционный наряд, я узнал со слов нянечки, что пьяный парняга брел по путям по ходу поезда, недалеко от поворота. Пьяный ничего не понял, когда кто-то с ругательствами налетел на него. Он только почувствовал сильнейший удар в подбородок и очухался под насыпью. А когда очухался, полез наверх, чтобы рассчитаться с обидчиком по справедливости. Влез на насыпь и тут же протрезвел. Помчался в деревню.

А дальше все так, как его жена рассказала.

...Когда была налажена система переливания, когда были введены сердечные, когда все было готово, я подмигнул сестре и сказал весело:

— Ну, начнем?

Она ничего не ответила, и я пинцетом отбросил белую простыню, до пояса покрывавшую неподвижное тело... Из поля зрения исчезло все. Глаза выхватывали только ноги. Только безжизненные ноги.

Ноги, которые еще час назад, подчиняясь корковым импульсам, помчались навстречу пьяному кретину, чтобы продлить жизнь этого кретина еще на сорок — пятьдесят лет. Ноги, которые два часа назад, подчиняясь корковым импульсам, куда-то очень спокойно шли. Ноги, которым мало ли куда предстояло идти завтра...

Я видел только эти ноги, которые сейчас еще соединялись с телом их хозяина непонятно почему уцелевшими грязными лоскутиками кожи.

Я вдруг впервые за все время почти материально ощутил, что эти ноги совсем недавно принадлежали живому человеку. Живому. Что передо мной на столе лежал не препарат, не фантом, не труп. Живой человек, на месте которого я сразу представил своего отца, мать, Ивана Андреевича, Лошадь, себя... Я испытывал страшную физическую боль, как будто все это произошло со мной, а не с ним — лежащим на столе незнакомым человеком.

На операционном столе я вдруг увидел совсем рядом жизнь и смерть, которые соединялись друг с другом этими непонятно как уцелевшими грязными лоскутками кожи. Я почувствовал себя вовлеченным в рукопашную схватку между жизнью и смертью. И в этой схватке я мог драться только на стороне человека, который лежал на операционном столе.

Я понял, да, я понял, что любая моя ошибка, любой неосторожный шаг будут расцениваться как предательство и шпионаж в пользу смерти.

И мне вдруг на мгновение стало страшно...

Я стал похож на человека, который восхищенно любовался чудесным полотном гениального художника, а когда подошел вплотную к картине, увидел только бесформенные мазки красок.

Мне захотелось не принимать участия в этой схватке, а просто наблюдать ее со стороны или, еще лучше, не знать о существовании таких схваток.

Почему я не пошел в геологоразведочный?