Читаем Два рассказа полностью

Скучней всего писать о временах давно прошлых. Об отрочестве своём. Об империалистической войне. Да и о своей эскадронной молодости - что писать, чем отличился? Настоящий интерес начинается с того времени, как уже прочно уставился советский строй. Устойчивая военная жизнь только и началась с 20-х годов: тренировка в разнообразнейшей кавалерийской службе, отработка в тактических учениях, и, как вершина всего, манёвры. Безупречно подчиняется тебе твоё тело, взмах руки с коня, сам конь - и: сперва - твой эскадрон, потом - твой полк. Твоя бригада. Наконец, когда-то, и твоя дивизия. (Дал Уборевич, высмотрел воина.) А ещё сильней себя ощущаешь как частица единого великого организма железной Партии. (Всегда мечтал быть похожим на замечательного большевика Блюхера - мытищинского рабочего, получившего, сперва в шутку, кличку известного немецкого полководца.)

Увлекаешься тактической учёбой и, конечно, в практических делах чувствуешь себя сильней, чем в вопросах теории. А вот - возьмут тебя на год в высшую кавалерийскую школу, а там зададут тебе тему доклада: "Основные факторы, влияющие на теорию военного искусства",- и как в лепёшку тебя расшибли: чего это такое? какие факторы? о чём тут говорить? кого спросить? (Приятель по курсам Костя Рокоссовский подмог. А другой приятель, Ерёменко, - ну просто дуб.)

И так - ты служишь и служишь вполне успешным кавалерийским командиром, знающим конником. Одно желание: хочется, чтобы твоя дивизия стала лучшей в РККА. Часто тебя упрекают в резкой требовательности, погоняльстве - но это и хороший признак, только такой и может быть воинская служба. Вдруг - подняли от дивизии на помощника инспектора всей кавалерии РККА, при Семёне Михайловиче Будённом. Поручают - и ты пишешь боевой устав конницы, это вполне понятная работа. А - кто тебе проверщиком? Обомлеешь: Тухачевский! Тот самый красавец и умница, которого видел раз в Тамбовской губернии, - а теперь два месяца встречались. (А как неуклонимого коммуниста - тебя выбирают и секретарём партбюро всех инспекций всех родов войск.) Тебе - 40 лет. С годами, разумеется, будет и ещё продвижение в должностях и чинах.

А оглядясь по стране - как же много мы сделали: индустрия на полном ходу, и колхозный строй цветёт, и единство наций, - да что хочешь.

Но вот, в 1937-38, прямая незамысловатая военная служба вдруг стала - лукавой, скользкой, извилистой. Вызывает высший окружной политрук, некий Голиков: "Среди арестованных - нет ли ваших родственников?" Уверенно: "Нет". (Твоя и мать, и сестра - в калужской деревне, вот и всё.) - "А среди друзей?" "Друг" - это не такое чёткое определение, как "родственник". С кем знаком был, встречался, - это "друг"? не друг? Как отвечать? "Когда Уборевич посещал вашу дивизию, он у вас дома обедал". Не отопрёшься. (Больше чем обедал! - покровительствовал.) Да ещё Ковтюх, до последних месяцев "легендарный", и вдруг "враг народа". А тут ещё и Рокоссовского ПОСАДИЛИ... "И вы не изменили о них мнения после ареста?" Ну, как же бы: коммунист - и мог бы тут не изменить мнения?.. Мол, изменил. "И вы крестили свою дочку в церкви?" Вот тут уверенно: "Клевета! клевета!" Перегнули в обвинениях. (Никто Эру не крестил.)

И на партийных собраниях разгулялись теперь всякие язвы. Опять обвиняют в повышенной резкости (как будто это - недостаток боевого командира), в жёсткости, в грубости, что не знал снисходительности (а иначе - какая служба?), даже во ВРАЖЕСКОМ ПОДХОДЕ К ВОСПИТАНИЮ КАДРОВ: замораживал ценные кадры, не выдвигал. (Вот этих клеветников и не выдвигал. Да некоторые и клевещут-то не со зла, а только - чтобы через то самим наперёд обелиться.) Но и тут как-то отбился.

А - новая беда: выдвигают командовать корпусом. Однако в их Белорусском военном округе командиры корпусов арестованы уже почти все до одного. Значит - это шаг не к возвышению, а в гибель. Безо всякой войны, без единого сабельного удара - и вот сразу в гибель? Но и отказаться нельзя.

Только то спасло, что как раз, как раз в этот момент и кончились аресты. (Уже после XX съезда узнал: в 1939 открывали на Жукова дело в Белорусском округе.)

И вдруг - срочно вызвали в Москву. Ну, думал - конец, арестуют. Нет! Кто-то посоветовал Сталину - послали на боевое крещение, на Халхин-Гол. И - вполне успешно, проявил неуклонность командования, "любой ценой"! Кинул танковую дивизию, не медля ждать артиллерию и пехоту, - в лоб; две трети её сгорело, но удалось японцам нажарить! И - сам товарищ Сталин тебя заметил, особенно по сравнению тут же с финской войной, бездарно проваленной, как будто не та же Красная армия воевала. Заметил - и уже надолго вперёд. Сразу после финской Жуков был принят Сталиным - и назначен командовать Киевским военным округом! - огромный пост.

Но полгода всего прошло - новое распоряжение: передать округ Кирпоносу, а самому - в Москву. А самому - выговорить нельзя: начальником Генерального штаба! (И всего лишь - за Халхин-Гол.)

Перейти на страницу:

Похожие книги