Два Парижа

Кассиан вразумительного ответа не дал, но с тех пор меня прочно невзлюбил. Впрочем, были и другие причины. Про него говорили, что он масон. В частности, так считали сербы. Я то это слышал, но не говорил. Но Кассиан и другие почему-то такие подозрения приписывали именно мне.

Правда, я некоторое время был в переписке с Житковым, крупным антимасонским деятелем, жившим в Бельгии: но это я разумеется, хранил в тайне.

Да и сочувствовал я гораздо больше Синодальной Церкви, чем экзархату. Игорь тоже; однако, он это не только не афишировал, но никак вообще не упоминал, не подавая повода к придирке.

Главным же, почему мне пришлось уйти из института после второго курса, который закончил (и с неплохими отметками!), оказалось другое.

Меня пригласили на съезд Имперского Союза в Брюссель. Дело было летом, во время каникул, так что, казалось бы, препятствий и не было. Но я знал, что, если спрошу разрешения, мне решительно не дадут. Поэтому уехал так, предупредив студентов, чтобы сообщили.

Администрация раздула скандал, и мне пришлось уйти.

Напоследок, помню, разговор с Карташевым. А Карташев был близким другом Мельгунова, который меня рекомендовал, когда я поступал в институт.

Он мне сказал, что, мол, дело не столько в поездке, но мол вообще…

– У нас бывали крайне левые, вот, например, профессор Федотов. Но крайне правых… нет, крайне правых у нас никогда еще не было!

Поэтому я Игоря стал видеть редко. Иногда он меня посещал в отеле на улице де Ла Грот, где я поселился. Иногда я ездил к нему в гости в Версальский Корпус (где его мать заведовала медицинским пунктом). После же того как он стал священником и уехал в Лион, отношения надолго прервались.

Возобновились в форме переписки, когда он поселился в Леснинском монастыре, но видеться нам так больше и не удалось.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 5 мая 2007, № 2819, с. 5

На Острове Красоты

В брошюре «Парижские зарисовки» (Франкфурт-на-Майне, 2006) видный солидарист М. Славинский посвящает главу «Изгнанию на Корсику», куда были высланы иностранные антикоммунисты при приезде Хрущева во Францию в 1960 году.

Сам он туда не попал, но головка НТС действительно была отправлена, как он и пишет: «Среди них числились Л. О. Бек, А. П. Столыпин, В. И. Жестков[215], Г. А. Севостьянов, С. Г. Сибиряков и другие».

Не только нацмальчики оказались жертвами этих мер (как и вообще отнюдь не только русские, которых по его подсчету насчитывалось около 30). Могу удостоверить, что имелись и монархисты; в том числе я сам.

«Ранние, почти ночные аресты на частных квартирах осуществлялись двумя-тремя агентами полиции», – рассказывает Славинский.

Да, так оно и происходило. Я, помню, вернулся с работы (ночным сторожем) на рассвете, и едва успел войти, как в дверь постучали, и пара полицейских в штатском вежливо предложили мне собрать вещи недели на две и последовать за ними; сперва как оказалось в мэрию 15-го участка, а позже в госпиталь Божон, откуда нас на следующее утро отправили самолетом в различные места на большом средиземноморском острове; меня-то в городок Иль Русс близ Кальви, где оказались и перечисленные выше солидаристы. А кроме нас, там очутились довольно много венгерцев (участников недавней будапештской революции), ряд хорватов, три китайца, два албанца и, между прочим (всех-то не назовешь!) красный испанский генерал Валентин Гонсалес, по прозвищу Эль Кампесино[216]).

Это я упоминаю тех, с кем ближе сошелся; а с солидаристами я в разговоры не вступал (кроме, впрочем, Бека, нового, как я, эмигранта, тот бежал из СССР, а его брат, старый эмигрант, в это же время репатриировался на родину!).

Но вот дальше, – очевидно, с чужих слов, – Славинский плетет чушь.

«Вынужденное пребывание в сырых и холодных комнатах гостиниц в зимний период удручающе действовало на настроение ссыльных».

Какое там! Это в Париже в марте царила еще зима, а на Корсике было не то что тепло, а жарко. Я захватил с собою пальто, и потом жалел; оно являлось мертвым грузом. А гостиницы были первоклассные, где нас поместили, со всем комфортом.

Вопреки жалобам Славинского, я что-то не помню среди товарищей по несчастью дряхлых стариков. Возможно и были: общее-то число сосланных (как их окрестила французская пресса «туристов по неволе») было примерно 800; не всех мне случилось видеть.

И, во всяком случае, приставленные к нам полицейские всё время любезно справлялись о нашем здоровье, о том, не нужны ли кому лекарства и т. п. Так же и о том, довольны ли мы столом; а кормили превосходно.

Ну да это последнее Славинский признаёт (в несколько заниженной формуле), «еда была на Корсике приличная».

В остальном, нашу свободу там никто не стеснял, и нам выдавались небольшие карманные деньги; а по возвращении в Париж каждому было выплачено его месячное жалованье.

В общем, оставляя в стороне самый факт задержания, пожаловаться было нельзя: мы провели приятные каникулы, – и в приятном обществе!

В многонациональной антибольшевицкой среде, в атмосфере взаимного понимания.