Еще одна вещь, которую я не могу понять, – это отправка за епископом Тулона и последующий отказ ему во входе в город. Эта выходка противоречит как декларациям, так и практикам союзных держав. Король Пруссии – и тот поступил лучше. Когда он взял Верден, то восстановил и епископство, и самого епископа. Когда он уже счел себя властителем Шалона, то вызвал епископа из Фландрии и отдал ему пустующее место. Австрийцы восстанавливали духовенство на всех территориях, которые им довелось захватывать. Мы же сами предложили восстановить и веру, и монархию, но в Тулоне не восстановили ни того, ни другого. Скорее всего, якобинские санкюлоты или какая-то их часть воспротивились бы данной мере, ибо скорей бы хотели иметь вместо настоящего духовенства шутов-атеистов, которых они изводили бы до тех пор, пока последние вместе со всей честной братией не вышли бы публично (в Париже и других городах) и не объявили бы себя лицемерами, никогда не верившими в Бога и отказывающимися впредь проповедовать какую-либо религию. Если мы сейчас позволим нашим якобинцам делать, что они захотят, то отдадим формирование института управления – государственного и церковного – не королю Франции, которому как защитнику, правителю, а по сути – и главе Галликанской церкви, принадлежит право назначать епископов, и который назначил епископа Тулона, так вот: не ему и даже не королю Англии или Испании, а безродным якобинцам какого-то порта отдадим мы pro tempore это суверенное право. А отбросив данную часть религиозного вопроса, мы потеряем серьезный инструмент воссоздания Франции. Мы не можем обманываться по поводу подлинной природы текущего ужасного конфликта.
Данная религиозная война, в отличие от всех прошлых, представляет собой не борьбу сект, но войну против всех сект и всех религий. Вопрос не в том, чтобы снять католицизм и поставить протестантизм. При нынешнем состоянии мира такое желание было бы чересчур жалким. Наше дело – оставить обсуждение религиозных противоречий ученым, по возможности ослабляя враждебность между всеми участвующими в их обсуждении сторонами. В текущих мировых условиях христианский политик должен защищать то общее, что есть в различных толкованиях религии, а не рисковать уничтожением самой религии, в фанатичном рвении давя на имеющиеся в доктринах различия. В нашем великом союзе состоят страны со всевозможными формами правления и культа. И несмотря на различие этих форм, мы все фактом самого правления согласились, что правление как таковое необходимо. Тот же принцип должен вести нас и в религиозном вопросе: постараться приспособить форму не к нашим конкретным о ней представлениям (тут у нас мало общего), а к тому, чтобы как можно лучше достичь великих и общих целей нашего союза. Будучи политиками, мы должны знать, какие из этих форм лучше всего согласуются с государственными интересами, которые мы защищаем и продвигаем. Нельзя сомневаться в том, что католицизм, являющейся основной религией во Франции, должен сопровождаться французской монархией. Мы знаем, что монархия не сможет просуществовать без священноначалия – нет, даже без видимости священноначалия – и пары месяцев; на самом деле она не сможет просуществовать и пары часов. Вот какова продолжительность ее жизни, если из-под нее выбито данное основание. Впрочем, то же самое случится, если оно окажется сломлено или ослаблено.