Два одиночества

— Милая моя, — шёпот подначивал, подбадривал, и я решилась убрать из-под себя одеяло. Звук посуды отвлёк лишь на секунду, но ни я, ни Феликс спасать еду не стали, нас терзал другой голод. И я, продолжив смотреть в алые, потемневшие от страсти глаза Феликса, робко потянула свою тунику вверх, чтобы обнажить перед любимым свою отяжелевшую от желания грудь. Соски стянуло в тугие горошинки, и мужчина алчно смотрел на них. Его страсть легко читалась по глазам. И когда шероховатые пальцы впервые коснулись моих сосков, мир словно взорвался. Первый шаг сделан. Я поняла, что грань я переступила. Умру, если остановлюсь сейчас. Феликс умело ласкал мою грудь, со стоном прижавшись губами к солнечному сплетению. Я зарылась руками в его волосы, откинула голову назад, дрожала от невероятно приятных ощущений.

Я читала нежность в каждом движении Феликса, в том, как ласково он прижимал ладони к моей спине, не позволив двигаться, покрывал поцелуями мои плечи, поднимался к шее.

— Виола, — тихий, хрипловатый голос раскачивал на своих волнах, и я двигалась в такт ему, качала бёдрами, притупляла боль между ног. Я доверилась, открылась и ловила откровенные ласки. Феликс не спешил, и я была ему признательна. Он осторожно вводил меня в мир настоящих интимных ласк, и они были несопоставимы даже с тем жарким поцелуем на кухне. Я раскрыла глаза, но плохо видела из-за слёз. Закусив губу, сглотнула, вздрагивала каждый раз, когда его губы клеймили мою кожу. Сноп искр взрывался перед глазами, и волны дрожи разносились по телу. Исступление — вот что это. Когда уже не можешь и изнываешь от желания, но боишься разрушить волшебство. А Феликс спустился опять к груди, оставив влажный след, очертил языком ореолы сосков, прежде чем вобрать их в рот по очереди. Ещё немного и я умру. Сердце, как шальное, билось в груди. Я стиснула зубы, глухо постанывала, всё быстрее двигала бёдрами, молчаливо подгоняла любимого Ангела, умоляла не быть скромным. Я всё стерплю, лишь бы почувствовать его ниже. Ещё ниже…

Вдруг руки Феликса напряглись, а сам он рывком встал с кровати, поразив плавностью своих движений. Я почувствовала спиной нагретые им простыни. Матрас прогнулся под манаукцем, который рывком стянул свою тунику и бросил её у изножья.

— Даже не верится, что это не сон, — озвучил мои сомнения Ангел, склонившись надо мной, удержав себя на прямых руках.

Я залюбовалась тем, как красиво ниспадали волосы, плотной завесой оттенив его лицо, как его глаза потемнели до черноты, окаймлённой красным ободком. Млела в предвкушении, слушала его тяжёлое дыхание. Вот он тот обалденный миг, который я столько раз описывала, а самой ни разу не доводилось испытать. Миг, когда влюблённые смотрели друг другу в глаза, открывались, решившись. Ох, сердце, моё сердце, спокойнее, родимое, я же не выдержу!

— Уверена? — тихо спросил Феликс.

А я улыбнулась. Не настолько я была наивной, чтобы не понимать, что пути обратно нет. И Феликс не отпустит меня, даже с кровати. Тем более не даст повернуть назад.

Потянулась к нему рукой, коснулась горячей бледной кожи, в который раз удивившись тому, насколько манаукцы отличались от землян. Провела пальцем по припухшим уже от моих поцелуев губам, ахнула от изумления, когда Феликс легко, но неожиданно прикусил его зубами.

— Виола, ты уверена? — голос получился глуховатым, так как порочный Ангел зубы не разжимал и смотрел на меня напряжённо.

Я закусила губу. О да. Я была готова ко всему. Я сморгнула слёзы радости, чтобы не мешали любоваться моим Ангелом, запоминать его такого необычного, каждую морщинку, каждую чёрточку напряжённого лица.

Наверное, это самое лучшее, что могло случиться с девушкой. Предаваться плотской любви с тем, для кого бьётся твоё сердце, с тем, кто проник в мысли. Просочился под кожу и бежит по венам вместо крови.

— Я люблю тебя, — тихо шепнула, а когда Феликс отпустил мой палец, рывком потянулась обнять его за шею руками.

И вновь наши губы встретились, а дыхание стало одним на двоих. Сильные руки обняли меня, но Феликс навалился сверху, придавив своим телом к матрасу. Он гладил моё зарёванное лицо, тягуче целовал, не спешил, не давал взять инициативу, будто бы учил, показывал, как надо правильно принимать его нежность, дарить свою в ответ. Это словно танец, только душ, где музыка — это биение наших сердец, наши стоны, шуршание простыни.

Оставив мои губы, Феликс рисовал узоры из поцелуев на шее, осторожно спускался к груди. Я гладила его плечи, слепо смотрела в белый потолок и погрузилась в сладкий транс. Мне не было дела ни до чего во Вселенной, только его руки, его губы, только тепло его тела, только мой Ангел.

— Феликс, — застонала я, когда жадный рот втянул сосок так мягко и глубоко, что дыхание перехватило. Я выгнулась, и его ладони обняли за спину, приподняв ласковым движением над кроватью. Я не ожидала, что можно ощущать своё тело так ярко, взрывом отзываться на откровенные прикосновения, гореть, пылать и звать.

— Феликс, ещё!