Два миллиарда причин

— А вы бы ей поверили, пока сами своими глазами не увидели наш мир? — усмехнулся Пётр Иванович. — Небось, посчитали бы жену свихнувшейся и в лучшем случае побежали бы советоваться с психологами да психиатрами, а в худшем — бросили бы свою ненаглядную, но сумасшедшую супругу.

— Я не снимал блокировку, — проворчал я в ответ, — каким образом вы прочли мои мысли? Или просто обманули меня с зеркальными очками?

Лицо Перуна приняло такое выражение, что для его описания не хватит литературно приемлемых оборотов речи. Если всё же попытаться его описать хотя бы более-менее близкими по смыслу словами, то выйдет примерно так: «Да что я с ним вожусь? Он же полный кретин!»

— Вообще-то, — вежливо произнёс тактичный Пётр Иванович, — вы говорили вслух сами с собою — немудрено услышать.

А и, правда, подумал я, сам не заметил, что мысли свои вслух произношу. Зря только старика обидел подозрением. И вдвойне обидно от того, что он, похоже, на нашей с Настей стороне в этом малопонятном для меня противостоянии.

— Простите меня, Пётр Иванович, — горько вздохнул я, — у меня за всю жизнь не было столько злоключений, сколько выпало за последние сутки-двое. Столько информации новой, а никто ничего объяснять не хочет! Даже собственная жена, и та секретничает: велит идти, и не говорит — куда, велит нести, и не говорит — зачем!

— А вы её не вините, — наставительно произнёс Перун, — она женщина очень умная, и у неё, я уверен, в этом деле есть свои резоны, которые, как она справедливо, на мой взгляд, считает, вам втолковать будет весьма сложно.

— И что же мне делать?

— Идти вперёд! — бодро произнёс Пётр Иванович. — Если вы любите её, если верите ей, то и доверьтесь своей жене полностью. Уж чего-чего, а плохого для вас она точно не желает, это я вам, как муж Лады — богини любви говорю!

Очень мне нравился этот давно отстранённый от дел языческий бог. И очень хотелось ему верить, несмотря на то, что разум подсказывал — верить в этом мире полностью нельзя никому. Однако Перун совершенно не выглядел коварным злодеем, не требовал у меня отдать портфель и даже не пускал близнецов на свой этаж мироздания, о чём, правда, я знал только с его слов. Но факт был налицо — впервые с момента моего побега из нашей с Настей квартиры фантомы оставляли меня так надолго без своего общества. Кроме того, меня почти с самого начала мучил один вопрос (а я человек болезненно любопытный), который разъяснить я решился только теперь и выбрал в ответчики Перуна.

— Просветите меня, несмышлёного, — буквально взмолился я, — почему нельзя произносить имени того, кто, как я понимаю, руководит всем местным безобразием? Нет, — поспешил я успокоить Перуна, начавшего при первых же моих словах проявлять признаки стремительно приближающейся паники, — я сам даже не могу предположить, и уж, тем более, не знаю, как его зовут. Но вы-то, я уверен, знаете, и всё же, не только его друзья, но даже его враги боятся произнести его имя! Скажите, в чём тут дело?

После моего утверждения, что имя тестя мне неизвестно, а значит, сам я при всём желании произнести его не могу ни вслух, ни даже про себя, Перун заметно успокоился. Он достал из кармана штанов белоснежный платок с вышитой в уголке старославянской вязью монограммой, промокнул пот со лба и шеи и с облегчением вздохнул.

— Вы уж, молодой человек, пожалуйста, с такими вопросами поосторожнее, — прозвучал у меня за спиной мелодичный женский голос, — а то вон, чуть до инфаркта старичка моего не довели, а он и так весь на нервах в Управе своей.

Из-за моей спины справа появилась редкой красоты совсем молодая и очень стройная женщина, высокая, в длинном до пят сарафане. Она подошла к Петру Ивановичу, наклонилась, ласково поцеловала его в лоб, а затем обошла и расположилась у него за спиной, положив свою правую ладонь на его левое плечо.

— Правильно супруга ваша поступила, — вновь заговорила она, — что не стала перегружать вас знаниями о нашем мире. Ведь эта информация долгого осмысления требует и бережного к ней отношения. А иначе кое-какие знания могут сильно навредить не только вам, если вольно обращаться с ними станете, но и окружающим.

В продолжение всей её речи я не сделал ни одной попытки перебить красавицу ни единым словом или жестом. Перун, как я заметил, при появлении жены (а в том, что прекрасная незнакомка была именно его женой, никаких сомнений не было) весь просиял, приосанился, расправив плечи и втянув живот.

— Знакомьтесь, дорогой гость, это и есть Лада — моя супруга и в делах помощница! — довольный произведённым эффектом, произнёс он.

— Очень приятно, — едва слышно прошептал я, забыв представиться в ответ, хотя, судя по всему, в этом не существовало необходимости, ибо обо мне здесь, похоже, и без всяких представлений все всё знали.

— А на вопрос ваш я отвечу, — мгновенно сделавшись очень серьёзным, продолжил Пётр Иванович, — хотя бы в целях вашей безопасности, чтобы вы по незнанию не навредили однажды сами себе, да и нам заодно.

— Что вы, — тут же кинулся я оправдываться, — ни при каких обстоятельствах я не собираюсь причинять вам вред…