Два императора

— Проклятие! Эти северные медведи не понимают приличия… О, я научу их, они будут знать у меня приличие…

Наполеон вскочил на лошадь и быстро поехал по дороге к священному Кремлю.

Между тем старик Михеев, не подозревая, что французы уже вступили в Москву, не торопился ехать; он знал, что быстрая езда причинит боль князю, приказал Петрухе ехать шагом, и только что они выехали на Арбат, как им навстречу показалась блестящая свита Наполеона.

— Дядя, а дядя, глянь, ведь это хранцузы, — показывая кнутовищем на скакавших, робко проговорил Петруха.

— Ври! — сердито ответил Михеев.

— Право, дяденька, они, вон, вон — ишь, скачут, черти… Батюшки, да прямо нам навстречу…

— И то, и то… Беда!..

Теперь Михеев сам разглядел французов.

— Стало быть, мы с тобою, дядя, попали.

— Что мы — велика в нас корысть французу; княжича жаль, его, сердечного, пожалуй, потревожит супостат.

— Ох, дядя, пиши пропало: задавит нас хранцуз; глянь, ведь скачет прямо на нас.

Сторож Петруха не ошибся: передовой отряд гвардии Наполеона окружил карету с раненым князем Гариным.

Петруха приостановил лошадей и робко посматривал на французов.

Французский полковник обратился к Михееву с вопросом: кто он и куда везёт раненого. Окно кареты было открыто, и французам видно было бледное лицо князя Сергея; разумеется, Михеев ничего не понял — полковник спрашивал денщика князя Гарина по-французски.

— Ишь, залопотал! Я не понимаю, не трудись, ваше благородие, — такими словами ответил старик Михеев на все вопросы французского полковника.

А Петруха, как ни робок был, не утерпел, чтобы не фыркнуть — ему показался очень смешным французский язык. К карете подъехал сам Наполеон.

— Кто этот раненый и куда его везут? — хмуро спросил он, показывая на спавшего в карете раненого князя.

Один из свитских офицеров хорошо знал русский язык. Он подошёл к Михееву и спросил:

— Скажи, старик, кого ты везёшь и куда?

— Своего князя — он ранен под Бородином, — нехотя ответил старый денщик.

— Как фамилия твоего князя?

— Гарин.

— Куда его везёшь?

— В его княжескую усадьбу.

Офицер всё передал своему императору.

— Ваше величество, прикажите окружить карету конвоем; русский князь — наш военнопленный.

С такими словами обратился маршал Дюрок к своему императору.

— К чему? Посмотри на лицо раненого: он умрёт; а мертвецы нам не нужны, и кроме того, Дюрок, храбрость я глубоко уважаю даже в моих врагах и должен тебе сознаться, мой любезный, русские очень, очень храбры и они умеют драться за свою родину, за свою независимость! И повторяю тебе: император Александр счастлив, обладая таким народом!

Наполеон отдал приказание не задерживать князя Гарина и до заставы велел сопровождать его карету отряду гвардейцев.

Первое время Михеев и Петруха думали, что их взяли в плен, но когда они выехали за заставу, начальник отряда жестом показал, что они свободны и могут ехать куда хотят, а сам повернул со своим отрядом обратно в Москву.

— Дядя, а дядя, значит, нас не забрали в полон? — радостно спросил у Михеева сторож Петруха, который занимал место кучера.

— Эх, дурень! Зачем мы с тобой французам!

— А всё же, дяденька, эти хранцузы народ ничего — жалостливый, словоохотливый.

— Молчи, дубина! Ишь, вздумал хвалить врагов своего отечества! По военной субординации за эти твои слова тебя расстрелять надо! — крикнул Михеев на Петруху; тот прикусил язык и стих.

Проехав несколько вёрст от Москвы, Михеев принуждён был остановиться в одной подмосковной деревушке на ночлег, потому что усталые лошади чуть тащили ноги, да и настал вечер, а вечером ехать неудобно.

Едва только смерилось, как багровое зарево покрыло небосклон и стало распространяться всё шире, всё багровее. Это горела полонённая Москва.

От страшного зарева было светло, как днём.

Раненый князь проснулся, ему видно было багровое небо.

— Что это? — спросил он у Михеева, показывая на зарево.

— Зарево, князинька: Москва горит первопрестольная, сиротливая, — в голосе старика слышались слёзы.

— Москва горит… Боже, спаси, помилуй землю русскую, — посинелыми губами шептал молитву князь Гарин, и слёзы градом текли по его впалым щекам. Петруха и тот горько плакал, смотря на московское пожарище.

Глава V

— Ваше величество, вот мы и в стенах Московского Кремля, в центре России, — заискивающим голосом проговорил Наполеону маршал Дюрок. Император французов въехал в осиротелый Кремль в простом сером сюртуке и в своей исторической треуголке. Громко играла военная музыка. Наполеон ехал на белой, богато убранной арабской лошади, окружённый блестящею свитою, состоящей из маршалов и генералов; все они были в богатых, парадных мундирах. Наполеон был не в духе. Дюрок видел это и хотел льстивым разговором развлечь своего повелителя.

— Что ты сказал, Дюрок? — переспросил у него Наполеон.

— Я говорю, государь, к вашим победным лаврам присоединилась ещё одна победа… Москва у ваших ног, ваше величество!.. В стенах исторического Кремля… Рим, Вена, Берлин и Москва…

— А знаешь, Дюрок, где бы я желал скорее быть, как можно скорее?

— Не знаю, государь.