Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей

Осторожно, словно сапер, обезвреживающий бомбу, Омар Айяр снял со шкатулки верхний слой. Пуф! Луковая кожица дематериализовалась, и сразу же полилась история, высвобождаясь из тончайшего прямоугольного слоя: возникло бормотание, переросло в медоточивый женский голосок, один из множества, запертых в китайской шкатулке, чтобы ими мог воспользоваться на выбор гонец. Этот голос, хрипловатый, низкий, успокоительный, напомнил мистеру Джеронимо Голубой Жасмин и тот «Багдад» (без h), где она жила, дом, из которого он был изгнан. Волна меланхолии омыла его и схлынула. Повесть вонзила в него крючок, прямо в ухо без мочки, завладела вниманием.

Наутро после всеобщих выборов, о великий царь, некий мистер Айрагайра из дальнего города Б. пробудился, как и все прочие, от громкого воя сирен, а затем приехал белый фургон, на котором развевался флаг, и из мегафона разносились приказы. Всех ждут перемены, восклицал мегафон, ведь людские сердца ждали перемен. Всем обрыдли коррупция и дурное управление, а более всего осточертело семейство, так долго цеплявшееся за власть, что оно превратилось для всех в ненавистных родственников, от которых каждый жаждет избавиться. И вот семейство свергнуто, кричал мегафон, и страна сможет наконец расти и крепнуть без отвратительных всеобщих родичей. Как все прочие, сказал мегафон, он, Айрагайра, должен немедленно оставить свою нынешнюю работу – работу, которую он, между прочим, любил (он был редактором книг для юношества, трудился в известном издательстве) – и явиться на один из только что организованных сборных пунктов, где его проинформируют о новом назначении и он вольется в великое новое национальное предприятие, строительство машины будущего.

Он поспешно оделся, спустился и вышел из дома объяснить офицеру с мегафоном, что не обладает ни инженерными знаниями, ни навыками механика, потребными для такой работы, ведь он из людей искусства, а не техники, к тому же он сам хотел бы оставить все как есть, он давно сделал свой выбор, предпочел любимую профессию высоким заработкам. Убежденный холостяк, он получает вполне достаточно по своим нуждам и делает важную работу: пробуждает, занимает и формирует юные умы. Офицер с мегафоном безразлично пожал плечами:

– Мне дела нет, – резко, нелюбезно ответил он. – Делайте, что велит новая нация, если не хотите, чтобы вас сочли антинародным элементом. Для таких элементов в нашей периодической системе клетка не предусмотрена. Как говорят французы – хотя сам я французского не знаю, ибо он чужд нашим традициям и потому учить его бессмысленно, – hors de classification[11]. Грузовики скоро прибудут. Если вы настаиваете на своих отговорках, обращайтесь к ответственному за транспортировку.

Коллеги в издательстве говорили о мистере Айрагайре, и это не всегда звучало как комплимент, что его невинность превосходит цинизм всезнающих детей и потому он не в состоянии постичь горечь разочарованного мира, давным-давно невинность утратившего. Вежливый, растерянный очкарик ждал обещанных грузовиков. Если бы Рене Магритт изобразил Стэна Лорела в светло-коричневых оттенках, вышло бы некоторое сходство с мистером Айрагайрой, который с рассеянной и бестолковой ухмылкой взирал на толпу, близоруко помаргивал, когда охранники стали сгонять всех в кучу, пастухи с оранжевыми метинами на лбах и длинными палками в руках. В назначенное время прибыл конвой грузовиков, изогнувшись на старинной набережной вдоль моря, словно чернильная клякса, упавшая на старинный рисунок, и когда мистер Айрагайра очутился наконец лицом к лицу с офицером, ответственным за транспортировку, с этим дородным густоволосым молодым человеком, явно гордым своими мускулистыми руками и выпуклой грудью, он был уверен, что теперь-то недоразумение быстро разрешится. И он заговорил, но ответственный за транспортировку перебил мистера Айрагайру и спросил его имя. Тот назвался, офицер сверился с кипой бумаг в папке с зажимом.

– Вот оно, – сказал он, предъявляя документ мистеру Айрагайре. – Ваши работодатели вас уволили.

Мистер Айрагайра покачал головой:

– Этого не может быть, – пустился он в логические рассуждения, – во-первых, меня в издательстве ценят, а во-вторых, будь это даже правдой, сначала меня должны предупредить устно, а затем известить письменно и, наконец, вручить уведомление. Так полагается это делать, и процедура не была соблюдена, к тому же, повторяю, у меня есть все основания утверждать, что на работе меня уважают и собирались отнюдь не уволить, но повысить.

Офицер по транспортировке ткнул в подпись внизу бумажного листка:

– Узнаете?

Мистер Айрагайра с ужасом признал, что почерк его начальника ни с чьим не спутаешь и это он.

– Стало быть, все ясно, – подытожил ответственный за транспортировку. – Раз вас уволили, значит, вы сделали что-то очень дурное. Можете сколько угодно изображать, будто вы ни при чем, но вина ясно написана у вас на лице, и эта подпись, подлинность которой вы сами удостоверили, это подтверждает. Полезайте в грузовик.