Два героя

Но Рамузио не мог уже больше пить. В последние дни ему пришлось совершить с Сандовалем утомительные переходы по горам для спешного присоединения к Кортесу, а затем в бурную ночь участвовать в приступе на теокалли. Он был сильно изнурен и под влиянием радостных вестей и крепкой пульке, которым его усердно угощал Виллафана, стал бормотать несвязные слова, а затем склонив голову на стол, заснул крепким сном.

Виллафана продолжал сидеть против него, не спуская с него глаз.

У дверей стояли двое слуг-индейцев и с пренебрежением смотрели на пьяного победителя и Виллафану, выражение лица которого напоминало хищную птицу. Хотя индейцы не поняли ни слова из всего разговора, но по выражению лица ясно видели, что сердце белого человека было исполнено лжи и обмана.

* * *

На другое утро Рамузио проснулся с тяжелой головой. Сначала он не мог сообразить, где он находится. Но мало-помалу он стал припоминать события вчерашнего дня. Донна Луиза… его брат умер… он наследник двадцати тысяч пиастров и отцовского имения… Не сон ли это? Нет… то была действительность. Но от кого узнал он это? Как звали того человека с ястребиным носом?.. Виллафана! Но он никогда не слышал этого имени в Севилье. Может быть, это было бесовское наваждение? Но ведь Севилья велика.

Он осмотрел. Виллафаны не было. Он вышел из дома. Слуги индейцы указали ему, что Виллафана пошел в теокалли. Он направился туда и пришел как раз в то время, когда трубач трубил сбор – Кортес хотел сделать смотр войск.

Вскоре Рамузио стоял в строю на дворе храма; он не слышал воодушевленной речи, с которой полководец обратился к войску. Слава, победа, покорение целого царства, золото… Ах, все эти слова, приводившие других в восторг, были для Рамузио пустым звуком. Его взор блуждал в синеве далекого горизонта, у моря, за которым находилась Испания; мысли его перенеслись в отцовский дом, откуда его незаслуженно изгнали; ему слышалось пение соловья, он видел себя подле нее в усеянных розами садах Севильи. Чудный сон юности вновь проносился перед его глазами, а счастье, которое, казалось, навсегда оставило его, снова ожидало его там, в Испании. Теперь ему уже не нужно вести жизнь странствующего рыцаря.

Смотр кончился и солдаты стали расходиться.

В это время Рамузио услышал, как один из них говорил другому: «Кортесу следовало бы оставить один корабль и отправить на нем в Испанию всех трусов и недовольных; они только лишний балласт в войске!»

– Что ты говоришь? – спросил Рамузио в смущении, – куда же девались все корабли?

– Что ты спал в строю, что ли? – спросил его солдат. – Все корабли до последнего будут разоружены.

– Тиран! – процедил сквозь зубы Рамузио и бросился вон из двора храма.

– Тиран! – повторил его товарищ Ларенцано. – Ого, Рамузио, это сильно сказано! Ты, кажется, тоже принадлежишь к той язве, которую так охотно хотят сбыть из лагеря. Хорошо! Я буду следить за тобой! Тиран!.. Так нельзя говорить о Кортесе. Ведь это пахнет мятежом!

Виллафана сидел у себя дома; он был уверен, что Рамузио после смотра придет к нему, и не ошибся. Рамузио вбежал к нему в комнату в сильном волнении.

– Это подло! – вскричал он, бросая на стол свой шлем и отирая, пот с лица. – Он разоружает все корабли! Товарищ, меня заставляют остаться здесь, а сердце мое всецело в Севилье!

Виллафана затаил свою радость и окинул его ледяным, презрительным взглядом.

– Севилье? – произнес он протяжно. – Товарищ, мы должны вывести все на чистую воду. Ты вчера слишком много выпил. Знаешь ли ты, о чем мы вчера говорили?

– О, да! – с живостью возразил Рамузио. – Ты привез мне весть с родины: мой брат умер, и я наследник; донна Луиза моя! Повтори все и скажи, что все это правда?

– Совершенная правда. Я прибыл сюда отыскивать наследника одного состояния, которое равняется по меньшей мере двадцати тысячам червонцев!

– О, Господи! Ты говоришь червонцев, а не пиастров! – воскликнул Рамузио, всплеснув руками.

– Я могу дать клятву, – сказал Виллафана спокойным голосом. – Но что ты все там говоришь о своем брате, о Севилье… я тебя не понимаю, ведь наш родной город Аранда!

– Наш родной город? – спросил Рамузио, отступая в изумлении.

– Ну, да, ведь ты родился в Аранде?

Рамузио побледнел.

– Ты ошибаешься, я родом из Севильи, – произнес он упавшим голосом.

– Потому-то я вчера и не мог тебя понять, – продолжал Виллафана. – Все, что ты рассказывал мне, совсем не подходило к тому наследнику, которого я разыскиваю. Еще один вопрос: одни называют тебя здесь Рамузио, другие – Авила. Как же тебя зовут?

– Педро Рамузио!

– Не Авила? – произнес Виллафана с притворным изумлением. – Это странно, товарищ. Какое обманчивое сходство!

– Ты, значит, ищешь Авилу? – спросил Рамузио дрожащим голосом.

– Прости, товарищ; то была ошибка, недоразумение; но если бы я тебя привел в Аранду, как настоящего наследника, весь свет поверил бы мне, что я нашел настоящего Авилу!

– Вечно этот Авила! – вскричал с сердцем Рамузио. – Из-за него мне всегда приходится выносить насмешки. Но скажи мне, кто позволил себе такую шутку и назвал меня Авилой? Я потребую к ответу того человека!