Два дундука из сундука

– Если мысль хорошая, – сказал Митёк, – ей ничто и никто помешать не сможет.

– Вы это запишите, – серьезно посоветовал Алешка. – И на стенку приколите.

– Он у вас всегда такой вредный? – спросил Митёк наших родителей.

– Только во время дождя. – Папа поспешил заступиться за Алешку. И спросил его: – А что за мысль?

– Буду большую картину писать.

– «Портрет писателя Лосева»? – обрадовался Митёк.

– Нет. «Кладбище отслуживших кораблей».

– Это будет очень мрачная картина, – испугалась мама.

– Да! – важно сказал Алешка. – Я хочу напомнить людям про их совесть.

– Не понял, – признался папа.

– Я так и думал. Знаешь, пап, на что похожи эти корабли?

– Ну… сразу трудно сказать. Тем более что я их не видел.

– Они похожи на старых собак! – выпалил Алешка. – У которых затупились зубы и стерлись лапы. И хозяева выбросили их за это на помойку.

Взрослые переглянулись.

– А чего вы притихли? – спросил Алешка.

– Думаем, – за всех ответил Митёк.

– Это у него пройдет, – со вздохом сказал папа про Алешку.

– Жаль, – произнес Митёк.

А мама возмутилась:

– Ничего не пройдет! Он всегда таким будет.

– Тем более жаль, – как-то непонятно выразился Митёк. А папа, соглашаясь с ним, молча кивнул.

– О чем вы говорите? – взвизгнул Алешка. – Переведите! На нормальный язык.

– Мы говорим, что не будем тебе мешать, – пояснил Митёк. – Ни сейчас, ни в будущем. Твори свою картину.

В общем, Алешка добился своего – мы получили полную свободу действий.

Всю ночь шел дождь, и я бы хорошо выспался, если бы не Алешка. Он вертелся на своей раскладушке и сердито пыхтел. Но к утру дождь кончился, все тучки развеялись и скрылись за горизонтом.

Через полчаса мы уже сидели в лодке. Над рекой после дождя клубился белый пар вроде тумана. Плескалась рыба.

– Хороший клев будет, – сказал я, работая веслами.

– Надеюсь, – рассеянно отозвался Алешка. Он думал о чем-то другом.

А я ни о чем не думал. Мне нравилось тихонько плыть по еще не совсем проснувшейся реке. Следить глазами, как медленно движутся красивые берега, на которых стоят освеженные дождем деревья, и в их листве ярко сверкают капли. И, скатываясь с листьев, звучно шлепаются в воду.

Мне нравилось, как тихо и ласково журчит вода вдоль лодочных бортов, как вдруг заполошно вскинется над водой зазевавшаяся утка и с отчаянным кряком скроется где-то в камышах.

Солнце становилось все теплее и поднималось все выше. И следом за ним лениво поднимался туман. А река засверкала рябью.

Дед на мостках сидел неподвижно, словно замерз на морозе. Застыл. Когда мы поравнялись с ним, он сделал большие глаза и приложил палец к губам.

– Клюёть у деда, – шепнул мне Алешка.

– Клюёть, – шепнул я ему, – но не ловится.

Алешка усмехнулся и тихо сказал:

– Мы ему поможем, Дим. На всю жизнь запомнит.

– Лучше не надо, – поосторожничал я, не зная, что он задумал.

– Не бойся, Дим. Мы ему праздник устроим.

Ну разве что.

В затоне еще держался туман. Он клочьями цеплялся за мачты и снасти, стелился над водой. И был какого-то противного зеленоватого цвета.

– Греби к «Иве», – подсказал Алешка. – Прямо к заголовку.

– Где там у нее заголовок? – удивился я.

– Ну это… название.

– Так бы и сказал!

– Я так и сказал. Только ты не так понял.

Мы подплыли к теплоходу. Издали он казался белым. Вблизи мы его пожалели. Краска на борту кое-где сохранилась, но по всем швам разбежалась злая ржавчина.

Теплоход грузно осел в зеленой густой воде. И немного в ней отражался. После сохранившихся букв «Ива» уходили в воду погнутые и ржавые штыри, на которых когда-то держались остальные буквы. Алешка свесил голову и вгляделся в воду.

– Точно, Дим, там какие-то буквы еще утонули. Давай достанем.

– Зачем?

– Митьку подарим.

– Он обрадуется, – усмехнулся я.

– А что? На сарай их приколотим. И будет у него сарай, как военный корабль – «Иван Грозный». Здорово?

Здорово. Во всяком случае, по теме. Учитывая почти готовый танковый пулемет.

– Мы зачем сюда приплыли? – спросил я Алешку. – Буквы ловить? Давай разворачивай свой этюдник.

Мы подплыли к буксиру – он находился поближе к «Иве» – и взобрались на него. Алешка стал готовиться к работе, а я забросил удочку. Погода очень подходящая: ночью дождь, утром солнце.

Как говорится, время пошло.

Алешка рисовал, я мечтал, глядя на поплавок. Совершенно неподвижный.

– Клюёть? – спросил Алешка, отрываясь от рисунка.

– И не клюёть, и не ловится.

– Вон еще рыбаки пожаловали, – проворчал он.

С берега по кораблям перебирались к «Амелии» Полундра и его верный Рыжий Клоп.

Как обычно, они вызвали на палубу Толстяка Веню, о чем-то пошептались, поглядывая в нашу сторону, забрали шест и поплыли к «Иве».

– Доброй охоты, – кинул им вслед Алешка.

– Сам дурак! – крикнул Рыжий Клоп.

Они пристали к «Иве» и скрылись в ее нутре. Результат тот же, примерно через час они выбрались из нутра и, замерзшие и злые, вернулись на «Амелию».

Сразу же скажу, чтобы не повторяться: еще три или четыре дня мы сидели на буксире. Алешка рисовал, я ловил рыбу. Рисунок его становился все лучше и больше, а рыбы – все меньше, я бы сказал. Но ее не было вообще. Да не за рыбой же мы сюда плаваем.

Но вот на третий или четвертый день…