Два дня

– Например, порезы на теле Инмана. Что, если их нанес Хьюстон? Это объясняет следы от веревок на руках Инмана.

– Мне эта версия кажется уж больно притянутой.

– Настолько, что ты не хочешь даже рассмотреть такую возможность?

– Эта версия предполагает, что Хьюстон должен был побороть Инмана, связать его… веревкой, неизвестно откуда взятой… В моей машине веревки не было, я тебе это уже говорил. Затем Хьюстон должен был каким-то образом убедить Инмана войти по грудь в ледяную воду, чтобы он смог спокойненько порезать его. И что потом? Понимая, что Инман замерзнет или истечет кровью до смерти, прежде чем он вернется в цивилизованный мир, Хьюстон почему-то передает ему незарегистрированную пушку, заряженную дробью, а сам садится на берег и говорит: «Давай, парень. Теперь твоя очередь. Стреляй!» Полагаешь, такая версия более правдоподобна?

– Я полагаю возможным, что тебе хочется немного переиначить эту историю. Чтобы выгородить Хьюстона.

Демарко ничего не сказал. Через несколько секунд он крутанулся на своем стуле и снова уставился в окно. Оголенность деревьев отозвалась в его груди болью. А небо было душераздирающе голубым.

Наконец сержант все же повернулся лицом к Боуэну:

– Ты спрашиваешь меня, мог ли хороший, порядочный и участливый человек прибегнуть к пыткам?

– Совершенно верно.

– Тогда скажи мне… У тебя есть жена и маленькая дочка, которые составляют весь твой мир. И однажды вечером ты приходишь домой и находишь их убитыми. Что ты сделаешь с убийцей? Какое наказание ты посчитаешь подходящим для него?

Боуэн опустил глаза на рапорт Демарко. С полминуты он сидел не шевелясь. Потом выдвинул ящик стола, достал бежевую папку и убрал в нее рапорт.

– Сделай одолжение, – сказал он Демарко. – Сгинь с моих глаз, вместе со своими отмороженными яйцами.

Демарко не сдвинулся с места.

– Или они уже разморозились? Может, проверим?

Глава 63

Перед тем как вернуться в тот вечер домой, Демарко заехал в Онионтаун. Розмари он заметил уже с подъездной аллеи к дому О’Пэтченов. Стоя на коленях, она ползала между грядками помидоров в саду, вырывала увядшие растения с корнями и запихивала их в пластиковую корзинку. Заслышав шаги подходящего Демарко, Розмари тут же вскинула на него глаза. Они были красные и опухшие. А размазанную по щекам грязь с ее рук прорезали соленые струйки.

– Где Эд? – коротко спросил Демарко.

– Сидит у телевизора, – ответила тихо Розмари. – Мне кажется, он надеется, что новости возьмут и переменятся. Только они не меняются: «Последний из семейства Хьюстонов был жестоко убит до того, как его убийцу сразила пуля полицейского».

Выдернув очередной куст томата, Розмари ожесточенно обтрясла его корни от земли.

– По крайней мере вы пристрелили этого выродка, – сказала она и механически добавила: – По крайней мере пристрелили.

Демарко опустился рядом с ней на колени. Подняв корзинку, он подержал ее на весу, пока Розмари укладывала внутрь мертвое растение.

– Вы умеете хранить секреты? – почти беззвучно спросил он ее.

Глава 64

День похорон Хьюстона выдался подобающе пасмурным и зябким. Теперь, когда о его невиновности трубили все телевышки и мировая паутина, соседи и коллеги Хьюстона наперебой спешили объявить его своим другом и заверить общество, что они никогда не сомневались в его непричастности к страшному убийству. Зависть, которую они испытывали к живому Хьюстону, заменили в их душах и сердцах чувство утраты и горе по Хьюстону мертвому. В день объявления о его смерти романы писателя вмиг исчезли с полок всех книжных магазинов страны, а количество задолженных заказов измерялось десятками тысяч.

На переполненном кладбище рыдающие студентки нежно прижимали романы Хьюстона к своим спортивным курткам, а хрупкие, чувствительные юноши с тоской поглядывали на них, ища способы обратить скорбь в сексуальное завоевание. Поэт Дентон в угольно-черном кашемировом пальто и с сиреневым шерстяным шарфом, дважды обернутым вокруг горла, целых пятнадцать минут разглагольствовал о тех особых отношениях, которые сложились между ним и Хьюстоном: «Мы были с ним коллегами, друзьями, даже соратниками… тружениками, радевшими бок о бок за истину на просветительской и творческой ниве… братьями по оружию, которым было наше перо и хлесткое слово… воинствующими поэтами». А под конец своего выступления Дентон закинул голову назад и продекламировал два стиха По – «Аннабель-Ли» и «Ленор». Порывы ветра ерошили его каштановые космы, глаза блестели слезами, а голос дрожал, то и дело переходя в совсем тихий, но все же различимый шепот.