Два брата (др. ред.)

— Это ты правильно, Егор, надумал! Рад я, что без моей указки, самому тебе сия мысль пришла. У русского человека голова добрая, до всего дойдет! Дай только срок! — Петр погрозил в пространство увесистым кулаком. — Увидит наше мастерство Европа!

— Увидит, государь! — пылко воскликнул Егор.

— Учись, учись, Егор! Тебе токарем, мыслю я, мало быть, подымай выше! Искусный механикус — вот кем хочу тебя видеть!

* * *

Егор целыми днями работал в кузнице. Он пошел в науку к лучшему мастеру, старому Никифору Самосадову. Дед, весь закопченный, с глубоко въевшейся в морщины сажей, хрипло покрикивал на Егора, бранил за неверные удары.

Но меткость руки и взгляда помогли Егору быстро усвоить новое ремесло. Через месяц Марков превосходил мастерством всех адмиралтейских кузнецов. Вдвоем с молотобойцем выхватывали они из горна огненно-белый кусок железа, укладывали на наковальню. Егор, точно играя, стучал молоточком по поковке, и на указанные места молотобоец обрушивал тяжкие удары балды.[90] А потом сам Егор начинал отделывать деталь осторожными ударами молотка. И, когда деталь остывала, брал циркуль, измерял размеры.

— Как вылитая! — с восхищением кричали кузнецы, которые собирались около Егора в такие моменты, пользуясь удобным случаем, чтобы хоть на минутку отдохнуть от изнурительной работы. — Ну и глазок у тебя!

С этих пор станок начал продвигаться вперед. Егор сам отковывал детали и обрабатывал их на собственном станке. Петр почти ежедневно бывал в Адмиралтействе. Во время обхода он никогда не забывал подойти к Егору, посмотреть, как идет работа.

День, когда рядом со станком, привезенным из Москвы, стал новый, универсальный, был для Егора большим праздником. Царь явился лично испытывать станок и проработал на нем не отрываясь несколько часов. Он остался очень доволен.

— Буду теперь на твоем станке сам точить, — сказал он. — Перенести его ко мне. По времени надо нам много таких станков сделать, но это уже не твоя забота, Егор. Ты у меня слишком дорогой мастер, чтоб на тебя такую работу наваливать. Надо нам с тобой, Егор, замену готовить. Что ты мнешься? Говори!

Егор подтолкнул к царю высокого парня с белой, как лен, головой и ясными голубыми глазами. Парень отчаянно упирался и, очутившись перед царем, зарделся багрянцем.

— Это мой ученик, ваше величество, — объяснил Егор. — Ивашка Курёнков. К кузнечному делу, думаю, поспособнее меня будет и к токарному немножко привыкает.

— Спасибо, Егор! Нового мастера мне готовишь! Понимаешь государственное дело! — Царь посмотрел на смущенного кузнеца. — А ты, Иван, к работе охоч?

— За уши не оттащишь, — ответил за парня Егор. — Большое желание имеет!

— Старайся, Иван, не обижу! — весело прогудел Петр. — Но помни: за науку платят наукой! Тебя Егор обучит, а ты должен еще кого-нибудь обучить. Так оно у нас цепочкой и пойдет! Чуешь?

— Чую, государь, — пролепетал Иван Курёнков.

* * *

После нескольких месяцев жизни в новом городе Егор нахватался петербургских обычаев.

Чтобы не отставать от других, Егор купил маленький паричок «для парада».

Мать ахнула, когда Егор появился перед ней в парике:

— Что ты, Егорушка! Срамота какая! Бабьи космы на голову вздел!

— Нельзя, матушка: царский указ. — И Егор затряс головой, слегка покачиваясь: он вспрыснул с товарищами обнову в австерии.[91]

— Коли царский, так делать нечего, — согласилась Аграфена.

Ее, коренную, старозаветную москвичку, в этом новом городе поражало все: улицы, широкие и прямые, дома непривычного вида, вместо заборов — чугунные или деревянные решетки, в садах — подстриженные деревья, точно люди в коротких кафтанах. А кругом вода да болото; в воздухе сырость; в домах сырость так и прет из-под пола, каплет со стен.

Аграфена скучала по родной Москве, но вскоре встретила на рынке знакомую ключницу, потом еще знакомую и еще.

— Аграфенушка, голубушка, и ты здесь?

— Здесь, сударыня.

— Приходи шить!

— Приду.

Белошвейка Аграфена снова пошла работать по домам.

В богатых домах она уже не встречала «благолепных» боярских обычаев, что веками сложились в старой Москве. Хоромы небогаты, людские и двор челядью не набиты. Бояре не в шапках горлатных[92] и не в длинных шубах, с бородами до пояса. Нет: питерские бояре — в коротеньких кафтанчиках, со скоблеными щеками, бегают прытко, куда-то всё поспешают, исполняя царские приказы.

— Переменилось житье, ох как переменилось! — вздыхала Аграфена.

* * *

Летом 1706 года царь Петр выехал в армию и вернулся только поздней осенью.

Уже через несколько дней после возвращения он вызвал к себе Маркова:

— Хочу я тебя, Егор, на новое дело поставить. Ивашка Курёнков, что у тебя на токаря учится, смекалист? Скоро до дела дойдет?

— Не так еще скоро, государь! Грамоте не знает, вот в чем горе. Я ему показываю, да времени-то у меня недостает.

— Ладно! Ты его не бросай, подучивай, хоть по праздникам, что ли, а самому тебе придется на литейный завод идти. Пушки мне, Егор, пуще жизни надобны. Пушки в бою всему делу решение, и не столько в сухопутном, сколько в морском. На море ведь как? Чья артиллерия дальше и метче бьет, того и победа.