Два брата

- Очень уж трудно стало! Вот год дотяну до полного пенсиона, и бог с ними! Слава богу, все дети на ногах теперь. Намедни Кузьма Петрович приехал, как бы вы думали, с чем? Скажи я ему автора корреспонденции, которая помните? - недели две тому назад была напечатана в газетах. И ведь обиделся, когда я сказал, что это не мое дело. Он сына Вязникова подозревает... Только едва ли. А статейка была ядовитая... Кривошейнов очень сердился и теперь после истории рвет и мечет... Эх, времена-то пошли! - вздохнул исправник. Да что ж это Леночка не идет? Не знает разве, что Григорий Николаевич здесь?

Иван Алексеевич подошел к окну и крикнул:

- Леночка! Лена! Иди, голубчик, к нам! Григорий Николаевич пришел, и самовар на столе.

- Сейчас иду! - раздался сверху Леночкин голос.

Через минуту она вошла в столовую. Лаврентьев был поражен видом молодой девушки, такая она была расстроенная и сумрачная. Он подошел к ней, крепко пожал руку и с нежным участием взглянул ей в глаза. Они были красны от слез. Леночка поглядела на Лаврентьева робким взором, точно виноватая, и опустила глаза. Слабая, страдальческая улыбка мелькнула на ее лице, когда Леночка заметила перемену в Григорье Николаевиче. Он был в черном сюртуке, и вместо косматой гривы, придававшей его лицу оригинальный вид, волосы его были приглажены и даже напомажены, отчего некрасивая физиономия Лаврентьева еще более потеряла...

- Вы нездоровы, Елена Ивановна! - произнес с необыкновенной нежностью в голосе Григорий Николаевич. - Позвольте, я за лекарем быстро смахаю.

- Нет, не надо, Григорий Николаевич. Я... так... голова болит.

Она торопливо отошла от него и села за самовар.

- Что ты, Леночка? В самом деле не прихворнула ли? - осведомился и старик, ласково поглядывая на дочь.

- Нет. Голова немного болит.

- А ты бы капустки, Леночка, на головку!

- Еще бы голове не болеть! Целые дни за книжками! - заметила Марфа Алексеевна.

Лаврентьев свирепо взглянул на Марфу Алексеевну и проговорил:

- Это вы все, Марфа Алексеевна, зря говорите...

- Деликатно, очень деликатно! - проворчала Марфа Алексеевна. - Вы с отцом готовы во всем Лене потакать. Ужо погодите, как мужем будете, так ли станете в глаза смотреть...

- Да полно тебе, Марфа Посадница, воевать-то! - вступился старик. Жаль, что вас исправниками не назначают, а то бы хорошая из тебя вышла исправница! - смеялся Иван Алексеевич. - Мы вот с тобой книг не читаем, а Леночка пусть себе на здоровье читает. Ее дело!

Леночка молча сидела за самоваром, пока старики перебранивались. Когда отпили чай, она подошла к Лаврентьеву и проговорила, не поднимая глаз:

- Пойдемте, Григорий Николаевич, в сад!..

Они вышли в сад и тихо пошли по дорожке. С тревогой и нежностью посматривал Григорий Николаевич на Леночку, недоумевая, что у нее за болезнь и отчего она упорно отказывается от доктора. Он напрасно старался заглянуть ей в лицо. Она шла, склонив на грудь голову, погруженная, казалось, в раздумье. По временам ее плечи вздрагивали, и рука нервно сжимала платье.

Так шли они несколько минут.

- А мы вчера с Николаем Ивановичем фортепиано в городе торговали. Теперь за вами дело, Елена Ивановна. Поедем-ка завтра? Заодно к лекарю бы съездили! - с глубокой нежностью произнес Лаврентьев.

Леночка вздрогнула и остановилась. Она взглянула на Лаврентьева умоляющим взглядом, хотела что-то сказать, но слова замерли на ее устах.

- Елена Ивановна! Родная, ненаглядная! - дрожащим голосом сказал Григорий Николаевич, осторожно беря ее руку. - Вам очень недужится. Ишь рука совсем холодная. Что болит у вас? Я мигом слетаю за лекарем.

- Нет, не надо. Доктор не поможет, - прошептала девушка.

Потом, как бы решившись наконец, она быстро подняла голову и, останавливая на Лаврентьеве глаза, полные слез, проговорила:

- Простите ли вы меня, мой добрый, хороший Григорий Николаевич?

У Лаврентьева заныло в груди. Растерянным взглядом смотрел он на Леночку и, казалось, не понимал в чем дело.

- Я хотела вам писать... Я... я не должна идти за вас замуж, - чуть слышно прибавила Леночка.

Мелкие судороги исказили лицо Григория Николаевича. Оно вдруг потемнело и осунулось. Несколько секунд стоял он неподвижно, пораженный внезапным ударом, и не проронил ни слова. Казалось, он все еще неясно понимал значение ужасных слов.

- Простите, простите меня, если можете, Григорий Николаевич!..

- Простить? Да разве вы виноваты? - произнес наконец Лаврентьев таким тихим, нежным голосом, что у Леночки сжалось сердце. - Спасибо вам, что напрямки сказали. Хорошая вы девушка...

Григорий Николаевич казался теперь спокойным. Необычайной силой воли пересилил он невыносимую боль. Он не спрашивал объяснений, а думал только, как бы успокоить Леночку.

- Я во всем виноват, а вы-то чем виноваты?.. Я должен был понять, что вы не пара мне, и я не сделаю вас такой счастливой, какой вы должны быть. Туда же в калашный ряд! - как-то печально усмехнулся Григорий Николаевич. Хотел вас законопатить в Лаврентьевке...

- Я в Петербург думаю ехать, Григорий Николаевич!

Лаврентьев вздрогнул.

- Учиться, - успокоительно прибавила Леночка.