Два брата

"В самом деле, он какой-то особенный, не похожий на других, этот Вася. Чем же занята его голова? Чем болит его сердце в такие юные годы?" - думал Иван Андреевич, с тоскливым участием взглядывая на Васю.

- Ты извини меня, Вася, - начал Вязников совсем смягченным голосом, - я давеча горячился и был резок...

- Что ты, папа!.. - остановил его Вася. - Что ты!

- А теперь, мой милый, скажи мне откровенно, как другу: зачем ты ходил в Залесье? Какие побуждения заставили тебя идти туда? Конечно, не любопытство?

- Любопытство? Как можно смотреть на страдания ближних из любопытства?

- Ну, разумеется, нельзя: по крайней мере ты не станешь... Я знаю...

- Я, видишь ли, папа...

Вася остановился на секунду в колебании и продолжал:

- Ты не смейся, папа, надо мной, а впрочем, что ж я заранее прошу! улыбнулся юноша. - Может быть, оно и смешно, но только мне не смешно... Я, видишь ли, думал как-нибудь пособить, отвратить это несчастие... Когда туда приехали продавать, я просил пожалеть, отсрочить, доложить губернатору, что так нельзя...

- Ты просил?

- А то как же? Я полагал, что они убедятся...

- И что ж тебе сказали?

- Сказали, что не мое дело... Все так говорят!.. Но как же не мое дело? Мне кажется, это дело всякого! И должен я тебе еще признаться, - я тебе не говорил прежде и никому не говорил, - что раньше еще я ходил к Кузьме Петровичу.

- Ты? Зачем? - все более и более удивлялся Иван Андреевич.

- Просить его о том же. Но только и его я напрасно упрашивал. Он не согласился. Стращал урядником. Странный он... Рассердился...

- Да ведь это, Вася, в самом деле смешно, мой милый. Ходить убеждать Кузьму! Кто дал тебе право давать советы людям, которые их не спрашивают? Рассуди сам. И разве ты приобрел право учить других, ты, мальчик, который еще сам ничего не знает, который должен учиться, а не учить других?! И почему ты полагаешь, что ты прав? Откуда такая уверенность?

- Я никого не учу, я только просил...

- И ты видишь, все твои просьбы бесплодны... Тебя волнует, что Кузьма поступает недобросовестно, - я не спорю, он нехороший человек, - но разве ты призван исправлять его? Мало ли дурных людей на свете! Мало ли несовершенств! Но все это не дает тебе права считать себя судьей чужих дел. Удивил ты меня! Ходить к Кривошейнову! Убеждать его! Это чересчур смешно! Воображаю, как он смеялся, слушая твои увещания. Еще благодари, что он только прогнал тебя, а не поднял истории.

- Какой истории?

- Ты не понимаешь?.. Он мог извратить смысл твоих слов, и мало ли что могло быть.

- Что бы ни было, но ведь нельзя же!.. Ты пойми, нельзя же!.. Я никогда не учу, я не считаю себя судьей, - сохрани меня бог! - но нельзя же равнодушно смотреть, как людей оскорбляют. Разве можно?.. Я не могу... Сердись не сердись, папа, а это выше моих сил. Я не знаю, что делать, как помочь, но чувствую, что надо, надо!.. - проговорил юноша.

- И не смотри равнодушно, друг мой; но чтобы быть полезным, надо учиться. Наука даст исход твоим хорошим стремлениям. Наука скажет тебе, что зло всегда было, но что постепенно оно уменьшается, люди постепенно делаются лучше, отношения становятся мягче... И тогда, когда ты научишься, ты действительно можешь быть полезным своей родине, а в противном случае ты, Вася, с своими добрыми стремлениями, с своей восторженностью, останешься бесполезным и, боже храни, бесплодно погибнешь. Какая-нибудь выходка, вроде той, которую ты сделал, и жизнь твоя потеряна для других.

Старик продолжал говорить на эту тему и увлекся. Он говорил о назначении образованного человека, о пользе, которую он может принести; он приводил исторические примеры, как постепенно улучшается жизнь, и когда кончил и взглянул на Васю, то увидал, что юноша все так же смотрит своим кротким, страдальческим взором и что горячие слова отца не произвели на него того впечатления, на которое рассчитывал старик.

И правда: Вася слушал, и все-таки слова отца не произвели на него успокоивающего действия. Скорее сердце, чем разум, подсказывало ему, что в словах отца что-то не то, что они не отвечают на вопросы, над которыми он задумывался.

По своему обыкновению, он припоминал слова отца и, помолчавши, заметил:

- Ты, папа, осуждаешь мои выходки и вообще советуешь беречь себя, чтобы не погибнуть бесплодно. Так ведь?

- Ну, конечно.

- Прости меня, если я тебе напомню. Ты в молодости за что же пострадал? Разве не за то, что тебя мучило несчастье ближних? И разве ты раскаивался когда-нибудь?

Старик был поставлен в затруднение этим вопросом. Раскаивался ли он? Конечно, нет!

- Ошибки отцов служат уроком детям! - ответил он, с любовью посматривая на Васю.

- Так это была ошибка с твоей стороны? - опять спросил Вася.

- Увлечение, пожалуй... Но видишь ли, Вася... Когда я увлекался, я все-таки кое-чему учился! - улыбнулся Иван Андреевич.