Два брата

- Ой ли, кум? - усомнился Лаврентьев. - Уж и убили!

- Едва спаслись, спасибо старшине! - продолжал рыжеватый господин, не слыша или делая вид, что не слышал ядовитого замечания Лаврентьева. - Уж мы всячески убеждали их покориться закону... Какое! Настоящие звери... А мы-то чем виноваты?

Он говорил торопливо, захлебываясь от страха и негодования, и поминутно оглядывался назад.

- Вы, кум, толком сказывайте. Пороть хотели?

- Ведь взыскать приказано. Надо было как-нибудь, а они, как идолы, уперлись, галдят - не согласны, не дадим... А толпа все больше... Вижу сопротивление власти, никакие вразумления... Мы с ними, - указал он на спутника, - в правление, а оттуда задами... Старшина доложил, что они стали терзать волостного писаря и поймали Потапа Осиповича... Пожалуй, умертвят. Совсем рассвирепели, как звери. Что сделаешь с ними, с подлецами? - с каким-то отчаянием в голосе произнес рыжеватенький пристав. - Озверели! Пусть Иван Алексеевич как хочет, а по мне, без солдат ничего теперь не поделаешь! Ворочайтесь-ка, кум, подобру-поздорову... Не ровен час... Они уж два дома разнесли.

- Никодим Егорыч! - начал Лаврентьев, слезая с тележки, - знаете ли, что я скажу? Вернемтесь-ка назад в Залесье... Я бунт этот мигом окончу... Верь, любезный человек, моему слову. Со страху мало ли что показалось... Слава богу, я залесских мужиков знаю...

В ответ оба чиновника замахали руками, а "кум" взглянул на Лаврентьева, видимо обиженный.

- Не подымайте, братцы, истории, - продолжал Лаврентьев. - Пожалейте народ-то. Помните, Никодим Егорыч, такое же дело, три года тому назад? Тоже и вашему брату попало... Послушайте доброго совета! Видно, Захарку к Ивану Алексеевичу услали? Он давеча проскакал как оглашенный... Так мы вдогонку сейчас же... Иван Алексеевич свой человек... Идет, что ли, кум?

- Я даже удивляюсь, Григорий Николаевич, как вы, не зная обстоятельств... Я, слава богу, народ тоже знаю... Они, наверное, убили бы нас, а вы рекомендуете ехать на убой... Благодарим покорно! Не угодно ли одним ехать, а наше дело по начальству...

- Никодим Егорович! По-приятельски... Вылезайте-ка, что я скажу...

Никодим Егорович неохотно вылез из тарантаса с видом оскорбленного достоинства. Григорий Николаевич отвел его в сторону и в чем-то убеждал его, но видно было, что никакие убеждения не действовали. Он торопливо вскочил в тарантас, приговаривая:

- Сами увидите, со страху ли нам показалось! А лучше - не ездите. Теперь они даже такого гуманного человека, как вы, не пощадят! - съязвил пристав, с особенным ударением произнося слово "гуманный". - Пошел! крикнул он ямщику. - Да еще... забыл совсем... если решаетесь ехать туда, сынка господина Вязникова увезите. Совсем безумный молодой человек! вдогонку крикнул пристав.

Сердитый, влез Лаврентьев в тележку.

- Кто его знает: врет ли Никодимка вовсе, или нет? - заговорил он. Народ в Залесье смирный... И если он наконец озлился, значит Кузьма совсем донял... Сто целковых предлагал куму! - прибавил минуту спустя Григорий Николаевич. - Не взял! Видно, взаправду помяли кого-нибудь, и Никодимка трусит... Ну, Кузьма! Ужо погоди! - прибавил Лаврентьев. - Опять из-за тебя пропадают люди.

- Про какого Потапа Осиповича говорил пристав? - осведомился Николай.

- Потапка? А Кузькин сподручник. Доверенный из мещан. Лютая тварь... Он, верно, и настаивал, а они супротив Кузьмы не посмели... Силища! Около него сколько сволочи кормится... Эка дрянь дело-то! Того и гляди солдат пригонят... Языки у этих - слышали? - без костей... Сейчас: убить хотели!.. Черти!.. Наверно, брешут!

Он замолчал и опять хлестнул лошадь.

Через несколько минут они подъезжали к Залесью. У самого въезда в село тихо колебалась громадная толпа народа. Гул голосов, покрываемый по временам женскими причитаниями, стоял в воздухе, то усиливаясь, то замирая, словно ропот волнующегося моря. Что-то стихийно-могучее, что-то таинственно-внушительное чуялось в этом гуденье народной толпы, и когда Лаврентьев как ни в чем не бывало двинулся, ведя за собой Николая в самую середину гудящей толпы, - у Николая екнуло сердце.

На мгновение говор смолк при появлении новых лиц. Вслед за тем раздались приветственные восклицания. Мужики охотно расступались, пропуская вперед Лаврентьева и Николая. Сразу было видно, что Лаврентьев тут свой человек. Он шел, отвечая на здравствования, в середину толпы, пожимая приятелям-мужикам руки. С появлением Григория Николаевича толпа как будто оживилась. Все точно просветлели, ожидая с надеждой утешительного слова.