Два брата

В богатых домах она уже не встречала «благолепных» боярских обычаев, что веками сложились в старой Москве. Хоромы небогаты, людские и двор челядью не набиты. Бояре не в шапках горлатных[73] и не в длинных шубах, с бородами до пояса. Нет: питерские бояре – в коротеньких кафтанчиках, со скоблеными щеками, бегают прытко, куда-то всё поспешают, исполняя царские приказы.

– Переменилось житье, ох как переменилось! – вздыхала Аграфена.

* * *

Летом 1706 года царь Петр выехал в армию и вернулся только поздней осенью.

Уже через несколько дней после возвращения он вызвал к себе Маркова:

– Хочу я тебя, Егор, на новое дело поставить. Ивашка Курёнков, что у тебя на токаря учится, смекалист? Скоро до дела дойдет?

– Не так еще скоро, государь! Грамоте не знает, вот в чем горе. Я ему показываю, да времени-то у меня недостает.

– Ладно! Ты его не бросай, подучивай, хоть по праздникам, что ли, а самому тебе придется на литейный завод идти. Пушки мне, Егор, пуще жизни надобны. Пушки в бою всему делу решение, и не столько в сухопутном, сколько в морском. На море ведь как? Чья артиллерия дальше и метче бьет, того и победа.

– Я бы, ваше величество, вот что осмелился сказать, – нерешительно начал Егор.

– А ну, говори, говори!

– Кораблей у нас строится достаточно, и скампавей, и бригантин, и фрегатов, стало быть пушек на них потребно превеликое число. И на пушки у нас теперь идет чугун, потому что медь дорога, да и мало ее.

– Все сие мне ведомо, – недовольно перебил Петр.

– Так вот, думаю я, государь, как бы пушки делать, чтобы у них потоньше стенки были.

– А вот за это молодец! – Петр с такой силой опустил на плечо Маркова тяжелую руку, что тот крякнул и присел. – Я сам об этом давно мыслю, ибо наши корабли не могут столько орудий поднимать, сколько им предначертано. Затяжеляют наши мастера пушки.

– А потому затяжеляют, государь, что тонкостенные пушки рвутся, крепости им не хватает из-за плохого литья.

– Я тебя на эту заботу обеими руками благословляю. Ты литейному делу обучишься скоро, а там, может, что-нибудь и свое сделаешь.

– Рад служить вашему царскому величеству!

Завод, на который царь послал Егора, работал день и ночь, дымились и пылали жаром медленно охлаждаемые болванки, визжали подпилки в руках мастеровых.

Егор на ходу учился литейному делу. Все в петровское время учились ңа ходу.

Правда, эти неумелые работники много и портили, но царь понимал, что мастерство не сваливается с неба.

«Помучишься – научишься», – говаривал он.

Егор по нескольку суток не являлся домой, проводя ночи у плавильных печей, где лишь урывками можно было вздремнуть часок-другой.

Но дело подвигалось очень медленно.

Глава II. Олексий Пивень

По широкой Сальской степи брели двое друзей – Илья Марков и Акинфий Куликов.

Солнце палило безжалостно. Степь изнывала от жары. Воздух колебался прозрачными струйками. Сухие стебли трав хрустели под ногами. При каждом шаге Ильи и Акинфия с земли, как брызги, срывались сотни кобылок.[74] Желто-бурые, серые, коричневые на земле и на иссохших травах, они были неразличимы, но при полете раскрывали красные и малиновые подкрылья и, треща, разлетались по сторонам.

После разгрома астраханского восстания Акинфий Куликов увез Илью на безлюдный остров посреди Волги. Там беглецы приютились в полуразрушенном рыбачьем шалаше.

Страху натерпелись они вдоволь. Вешние воды унесли челнок. Река поднималась все выше, подбиралась к самому шалашу.

Илья только на другой день пришел в сознание. Через дыры в стенах шалаша перед ним мелькала бешено несущаяся вода, и ему казалось, что река подхватывает его.

– Батя, держи меня, держи! – стонал он. – Уносит… уносит!..

Акинфий напрасно пытался привести товарища в чувство. Только через неделю Илье стало легче. Он почувствовал голод. Несколько дней беглецы питались связкой сушеной рыбы, найденной Акинфием в шалаше. Потом вода пошла на убыль. В ямах и колдобинах осталась рыба; Куликов ловил ее рубахой, по целым часам бродя в ледяной воде.

Илья совсем поправился, когда на остров явился хозяин шалаша, старый астраханский рыбак Софрон Мишарин.

Софрон хорошо знал Акинфия и Илью. Теперь беглецы были спокойны за свою судьбу. Дед исправил шалаш, дал Акинфию рыболовные снасти, привозил хлеб, сало, рассказывал городские новости.

От него Акинфий узнал, что царские войска, заняв восставший город, поставили вокруг него заставы и что вверх по Волге от Астрахани ни проехать, ни пройти.

Два месяца отсиживались Илья и Акинфий на острове. Темной июньской ночью Софрон спустил их на челноке ниже Астрахани. Рыбак снабдил беглецов сухарями, копченой рыбой и посоветовал держать путь на Дон, прямиком через степи.

Они шли безлюдными степями уже девятый день, ночуя под открытым небом, направляясь к северо-западу, на вольный Дон.

Последний день был особенно тяжел для путников. Вода в баклажках вышла, горло горело, сухие губы трескались и кровоточили, темнело в глазах…

К вечеру два друга увидели Сал,[75] текущий в зеленых берегах. Трудный путь кончился.