Два босяка

Маслов не шевелился, Степок стоял и раскачивался из стороны в сторону. На его шероховатой физиономии сияло блаженство, а красивое лицо Маслова нервно вздрагивало и, - казалось, - всё более бледнело, точно из груди певца, вместе с голосом, выливалась и кровь. Его тоскливые чёрные глаза смотрели прямо на меня, но я чувствовал, что он не видит ничего - ни меня, ни горы, к которой прислонился... Видно было, что грудь этого человека полным-полна тяжёлой, едкой болью и что песня - единственное лекарство, которое облегчает эту боль. Он в одно время и выпевал свою тоску и почти отпевал себя... Иногда судорога, пробегавшая по его лицу, заставляла меня ожидать, что он сейчас заплачет... и тогда я испытывал желание бежать от этого человека, такого сильного, красивого и замученного до слёз...

Песня рыдала то тише, то сильнее... и с каждой новой нотой всё более становилась похожа на причитание по умершем, а Маслов, опрокидываясь назад, всё круче выгибал грудь, как бы этим желая облегчить исход звукам, переполнявшим его. Степок выделывал удивительные фиоритуры и триоли, постукивая себя пальцем по глотке и, не открывая глаз, из стороны в сторону мотал головой, поводил плечами, взмахивал рукой в воздухе... жил весь в песне.

- Моn dieu! Соmmе с'еst bеаu! Quеllе роesiе!.. Fеu аu mоntаgne еt lа сhаnsоn!..1 Это похоже на гномов! Je vеuх lеs vоir...2 - затрещал звонкий женский голос.

---------1 О боже, как это красиво! Какая поэзия! Огонь на горе и песня! (Ред.) 2 Я хочу их видеть... (Ред.)

- Эй! Кто это поёт? Идите сюда! - крикнул барский басок.

Песня оборвалась. Маслов широко открыл рот и тупо посмотрел на дорогу... Степок вздрогнул, оскалил зубы и зло сощурил глаза.

Сквозь ветви мы видели двух лошадей; на одной из них сидела тоненькая дама в белой вуали, а с другой спрыгнул человек в светлом костюме. Он бросил поводья на луку седла и обернулся к даме.

- По-огоди!.. - прошептал Степок и вдруг со всех ног бросился на дорогу, шумя кустами и дико воя:

- Идё-ем... Ваше благородие!!.

- Ай!.. - взвизгнула дама.

- О чёрт!.. Стой!..

Но обе испуганные лошади шарахнулись и помчались... Издали, вместе с топотом, доносился визг дамы.

- Осёл! Лови!.. - закричал барин, замахиваясь на Степка хлыстом.

- Как бы под гору не слетели!.. - уклоняясь от удара, сказал Степок и наклонил голову в сторону шума.

Барин метнулся и побежал туда, высоко вскидывая ноги. Степок захохотал и сел на дорогу.

- Вот так лупит!.. Охо-хо-хо!.. Чёрт его!..

Маслов мрачно и безучастно молчал. Топот коней и бежавшего барина пропал вдали...

- А ловко я их!.. А, Миша? - И Степок фыркнул. - Вот что нашёл... видишь? - Он показал товарищу хорошенький хлыстик и обшитый кружевами носовой платок.

Тот молча посмотрел на это.

- Рассыпалась барыня!.. Нет, ка-ак он поскакал-то!.. Ах буйвол чёртов!.. А за эти штучки мы полтину поймаем.

- Брось! ну их... - сказал Маслов, махнув рукой.

- Бросить?! Зачем? Они песню слушали? Ну - и квит! А может, мне бы лучше, не пугая их, попросить у них на чай? а? Ч-чёрт!.. Вот не догадался!..

- Плюнь, Степок - стыдился бы!.. - раздражённо крикнул Маслов.

- Чего стыдиться? На чай-то попросить?! Они песню слушали!

- Молчи ин!.. - И Маслов крепко ругнул товарища. - А то вот двину... Он сунул в его сторону кулаком и посмотрел на него дикими глазами, сразу налившимися кровью.

- Поехало!.. - Степок скептически свистнул. - Что за барство такое! П-пэ!.. Давно ли это появилось? Что, ты сам не занимался этим?.. В Одессе-то, помнишь, у француза... и вообще... Смехота!

- Стёпка! Брось, молчи!.. Драться буду... - тихо и внушительно заговорил Маслов.

Степок лёг на землю.

- А ты не обижай товарища... - как бы извиняясь, проговорил он.

...Песня исчезла, как сон. И настроение, рождённое ею, исчезло... Костёр чуть пылал. Маслов ломал сучки и задумчиво подбрасывал их в огонь. Скоро захрапел Степок... Я смотрел на море сквозь ветви и в лицо Маслова сквозь дым костра. Море было тихо и пустынно... а Маслов задумчив. Тени от костра бегали по его бороде, щекам и по лбу...

- Ну, ты чего таращишь на меня глаза? - сухо сказал он мне.

Видно, ему хотелось остаться один на один с самим собой. Я отвернулся и лёг. Ночью, сквозь сон, я слышал тихую песню и, открыв глаза, видел Маслова. Он, всё так же сидя у костра, качал головой и, глядя в огонь, вполголоса пел...

Когда же поутру я проснулся, друзей уже не было. Они, не разбудив меня, ушли и взяли у меня из котомки две мои рубашки, благородно оставив мне третью. Я решил, что они раздумали идти на Кубань, и пожалел об этом.

Порядившись в одной из кубанских станиц на молотьбу, я поехал на телеге в степь вместе с кучей бойких казацких дивчат и моим спутником-грузином. Дивчата пели и болтали. Станица утонула в дали, и кругом нас развернулась широкая степь...