Два билета в никогда

Женькин русский всегда был безупречен, она типичная билингво, но долгая жизнь в Испании иногда дает знать о себе: Женька употребляет некоторые слова не по назначению. Обычно это выглядит мило и смешно. Но сейчас Саше было не до смеха.

– С чего ты взяла?

– Вижу. Странно, что ты этого не заметил.

– Он ребенок.

– Не такой уж ребенок. Сколько ему?

– Двенадцать. – Саша пожал плечами. – Или тринадцать. Какое это имеет значение?

– Никакого. Ты прав. Черви заводятся в любом возрасте.

– Прекрати! – вспылил он.

Но тут же осекся. Женька сделала ему большое одолжение, приехав сюда. Наступила на горло собственной гордости, сумела обуздать чувства – один Бог знает, чего это ей стоило. А Саша ведет себя как последняя сволочь. Так чем он лучше Марика?

– Извини меня, кьярида.

– Все в порядке, милый. Я не сержусь.

– Так что ты хотела сказать мне?

– Не сказать. Кое-что показать.

Распахнув дверь в «их комнату», Женька втянула Сашу вовнутрь и тихо произнесла:

– Осмотрись. Ничего не замечаешь?

– Можешь не шептать. Мы одни.

– Я ни в чем не уверена. Во всяком случае, в том, что касается этого дома. И его обитателей. Здесь кое-что изменилось. Пока я была в душе.

Кровать, шкаф, кресла, роллеты на окнах, икеевский постер на стене… Дряхлый мост в ошметках тумана. И – человек, лежащий на мосту. Собственно, не человек даже – стилизованное изображение человека: палка-палка-огуречик. И кривая рожица – всё, как в детском стишке. Саше и трех секунд не понадобилось, чтобы воспроизвести его в памяти. Кто-то испортил грустный фотографический ландшафт черным и красным фломастером. Черным был нарисован сам человечек, а красным – лужа под ним. Для пущей убедительности лужа была заштрихована, чтобы ни у кого (даже у испанцев) не возникло никаких сомнений:

это кровь.

Подломив ноги-палочки в коленях, человечек лежал в луже крови на мосту. Такой нелепый автограф мог бы оставить ребенок.

Марик, к примеру.

Это было первым, что пришло Саше в голову, но он тут же отбросил вздорную мысль. Во-первых, Марик – уже давно не ребенок, не маленький ребенок. И всё то время, пока Женька мылась и приводила себя в порядок, он просидел на лестнице рядом с Сашей.

– Мне оно не нравится, – сказала Женька. – Мне очень сильно не нравится это послание.

– Послание?

– А что это, по-твоему?

– Просто рисунок. Детский рисунок. Рисуют же дети на обоях…

– Ты хоть сам себя слышишь, Алекс? Здесь что, полно детей?

– Я понятия не имею. Может быть, здесь есть еще дети…

– Да даже если бы их собралась здесь целая подготовительная группа… – Досадливо махнув рукой, Женька подошла к постеру и постучала костяшками пальцев по его нижней кромке.

И Саша сразу же понял, что о детях можно забыть навсегда: слишком уж высоко висел проклятый мост, ни одному крохе до него не дотянуться.

Разве что – подставить стул.

– Думаешь о том же, что и я? – подмигнула Женька.

– Слишком высоко. С другой стороны… Подтащить к стене стул – не проблема.

– Для тебя – нет. И для меня тоже. Для всех, кто старше шести. Стул тяжелый. Малышу с ним не справиться.

– Если тебя это так раздражает, кьярида…

– Меня это пугает.

Примерившись, Саша снял постер и поставил его лицом к стене.

– Не пойдет. – Женька нахмурилась.

– Могу спрятать в шкаф.

– Разве шкаф что-то изменит? Тебя здесь не никто не ждет, Алекс. Никто не любит. Чем быстрее ты поймешь это – тем лучше.

Саше вдруг захотелось ударить Женьку – впервые за время их знакомства. Внутренне содрогнувшись от этого почти неконтролируемого импульса, он улыбнулся ей самой мягкой, самой утешительной из всех своих улыбок.

– Зачем-то же они позвали меня…

– Вот именно – зачем?

– Скоро мы это узнаем, кьярида.

– Я бы не стала дожидаться. А просто собрала бы вещички и умотала отсюда. Прямо сейчас. Мне не нравится это место. И эти люди.

– Ты ведь никого здесь не видела. Почти никого.

– Тех, что увидела, – вполне достаточно. Назови мне хоть одну причину, чтобы мы остались здесь.

Он не должен был этого делать. Сколько раз он давал себе клятву: никогда, ни при каких обстоятельствах не прибегать к дешевым приемам! И все же – не удержался, подошел к Женьке, обхватил ладонями ее лицо и коснулся губами уголка ее рта. Мягкого и безвольного. А ведь еще за секунду до этого он был жестким – чудо, да и только!.. Женькины ресницы затрепетали, веки сомкнулись, а на щеки взбежал лёгкий румянец. Несомненно, Женька была самой красивой девушкой из тех, что Саша видел в своей жизни. А поцелуй сделал ее еще красивее.

– Номер не пройдет, милый, – сбивчиво прошептала она, упершись ладонями в Сашину грудь. – Не со мной. Не в этот раз. Отпусти меня…

Будь Саша настойчивее, пойди он чуть дальше – и Женька позволила бы ему всё. Прямо сейчас, у стены, у моста с окровавленным рисованным трупом – да где угодно! В такие мгновения власть Саши над девушкой была абсолютной, и оба они понимали это. Неизвестно, что происходило с Женькой, но Саша чувствовал внутри себя только пустоту. Вселенский холод. И там, посреди этого холода и пустоты парил он сам – скорчившийся, маленький, никчемный.

И – опасный.