– И как тебе Англия?
– Никак. Но я привык.
– Приехал к отцу на каникулы?
– Просто приехал.
– С ним… все хорошо?
– Лучше не бывает. Его новая жена умнее, чем Лора.
Саша все пропустил. Лорину смерть и женитьбу Виктора и… бог знает что еще.
– Умнее?
– Ага. Она свалила на хрен. Теперь выносит мозг кому-то другому. Наверное…
– Что случилось с Лорой?
– Вам и без меня все расскажут. Если захотят. А про какую кошку вы спрашивали?
– Не кошку – кота. Это мой знакомый кот. Очень забавный. Тебе бы он понравился.
– Мне он уже не нравится.
– Почему?
– Потому что нравится вам.
Дурацкое «вы» звучит в устах мальчишки издевательски, да и сами посиделки с Мариком на ступеньках – издевательство чистой воды. Будь на его месте другой мелкотравчатый негодяй, Саша давно отвесил бы ему подзатыльник: подзатыльники просветляют не хуже буддистской молитвы. Но Саша никогда не сделает этого, он и пальцем наглеца не коснется. Он будет и дальше глотать оскорбления и издевки – пока мальчишке не надоест. Не только в память о Лоре, которая действительно была хорошим человеком.
В память о юном Хавьере Дельгадо и его прозрачных светлых глазах.
С возрастом они нисколько не потемнели. Хавьер Дельгадо темноволос, но светлоглаз, что странно для испанца. И совсем не странно для яхтсмена, завоевателя и конкистадора.
– Я просто беспокоюсь о нем.
– О коте? – Марик смеется. Вернее, просто открывает рот – как рыба, выброшенная на берег.
– Мне сказали, что здесь есть собаки. Такие… серьезные псы.
– Петров и Васечкин?
– Не понимаю, о чем ты, Марк.
– Вы же про собак? Анька зовет их Петров и Васечкин.
– Почему? – удивился Саша.
– Потому что их двое. Собака Петров и собака Васечкин. Только к ним лучше не подходить. Загрызут.
– Были прецеденты?
– Не знаю.
Марик равнодушно пожал плечами, а Саша в одно мгновение воскресил в памяти старый детский фильм о приключениях Петрова и Васечкина, обыкновенных и невероятных. Петров и Васечкин – герои его собственного детства – были ужасными милягами. К псам, охраняющим периметр дома, это не относится.
– Аня – твоя двоюродная сестра. Правильно?
Вместо ответа Марик повернул голову и посмотрел куда-то за Сашину спину. А затем шмыгнул носом и улыбнулся – еще один кошачий зевок.
Женька.
Она выглядела взволнованной, но не настолько, чтобы забыть, что она – Эухения из Сан-Себастьяна. Потому и сказала по-испански:
– Можно тебя на минуту?
– Это кто? – поинтересовался мальчишка, раздув тонкие ноздри.
– Моя невеста. Эухения.
Женька нетерпеливо похлопала Сашу по плечу, и он поднялся, сетуя в душе на то, что их с Мариком беседа была прервана.
– Дурацкое имя.
– Обычное имя. Испанское.
– Так она испанка, что ли? – Марик вскочил на ноги следом за Сашей.
Он был невысок – почти на две головы ниже Саши и ниже Женьки. Смотреть на обоих молодых людей ему приходилось снизу вверх, но и теперь чувство превосходства – ленивое и чуть расслабленное – не покинуло Марика. А Саша снова подумал о юном Хавьере Дельгадо: именно так и должен был вести себя Хавьер во враждебном пейзаже католического колледжа под Валенсией. С чувством превосходства, которое как могло поддерживало спину, делало ее прямой.
Они с Мариком – не враги и, возможно, станут друзьями. Со временем.
– Испанка.
– А в русском она волочет?
– Нет. Но это не помешает…
Саша всего лишь хотел сказать, что это не помешает им стать друзьями. Со временем. Или что-то похожее –
– Конечно не помешает. – Губы мальчишки разъехались едва ли не до ушей. – Вам же не мешает вдувать ей с утра до вечера.
– Прости?
– Ваша невеста – вдувательная телка. И сиськи зачетные. Мне нравятся. Она в порнухе не снималась?
– Прости? – снова повторил Саша, чувствуя себя полным идиотом.
– Жаль, если не снималась. Я бы на такую подрочил…
Если бы Женька была Женькой, а не Эухенией из Сан-Себастьяна, маленький негодяй скатился бы с лестницы после ощутимого пинка. И это – самое меньшее, что ждало бы его в наказание за дерзость и бесстыдство. Но рот Эухении забит испанскими артиклями, а уши – залеплены глагольными конструкциями
Под беззвучный смех и кошачьи зевки Марика.
– …Что это за урод? – зло прошипела Женька, когда они снова поднялись на третий этаж.
– Мой племянник.
– Он же оскорблял меня, Алекс! Говорил непристойные вещи. И ты его не остановил.
– У него умерла мать. Лора. Не помню, рассказывал я тебе о ней или нет?
– Нет. Ты считаешь чью-то смерть достаточным оправданием для мерзости, которую я выслушала?
– Он потерял самого близкого человека. Это не одно и то же.
– Быстро же ты изменился. – В голосе Женьки не было горечи, но Сашино сердце ёкнуло.
– Хочешь, я приволоку его сюда? Заставлю извиниться?
– Ничего ты с ним не сделаешь. И никто не сделает.
Девушка легонько подтолкнула Сашу к стене, поднялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:
– Сердце у него червивое. Вот что.