Два билета в Индию

Я посмотрел туда, откуда звали, — это было окно Сашки Сулимы. В окне стояли рядышком Лариса и ее любовник. Они улыбались и махали мне руками.

Но не просто махали, как Сталин с мавзолея, а велели мне бежать.

И я понял, что они правы.

Тетка сидела на грязной дорожке и выла, Королев уже пропал, кто-то бежал ко мне от площади.

Я помчался поперек бульвара, перескочил через чугунную ограду, увернулся от троллейбуса и скрылся от всех в воротах — в проходном дворе, который ведет на Филипповский.

Мне было смешно до одурения.

Даже кляссер я уже не жалел. Черт с ним, с этим кляссером, только теперь они будут меня уважать.

Правда, потом, когда моя радость прошла, стало хуже.

Кепку я потерял, и возвращаться на бульвар за ней не хотелось.

А вечером — трудно поверить — к нам заявился Фимка с мамашей, и было сидение в комнате — мама растерялась, хотела их чаем поить, но его толстая мамаша доставала из сумки рваную куртку и грозила тем, что меня исключат из школы и посадят. Фимка сидел рядом и все слова своей мамаши подтверждал. Я выглядел каким-то хулиганом. И может, мне удалось бы все объяснить, но у него через всю щеку — кровавая царапина, замазанная йодом. И чернота вокруг глаза.

В общем, обошлось, потому что моя мама не смогла всерьез поверить, что ее Игорек может так напасть на человека и товарища. Я и сам уже в это не верил.

2

Сивцев Вражек тянется от Гоголевского бульвара. Сначала на нем стоят довольно высокие дома. А на улице Фурманова, которая отходит налево и сама всего-навсего переулок, куда меньше Сивцева Вражка, есть высокий писательский дом, его специально для писателей строили. В нашем классе три или четыре мальчишки из этого дома. Например, Дима Субоцкий, у него папа был критиком, года через три после войны его самого стали критиковать за космополитизм, тогда как раз посадили папиных заместителей, которые начали рыть подкоп под Кремль. Мама мне доверяла и сказала, что на самом деле Сталин не любит евреев. И его окружение хуже, чем он сам. Но она это сказала как-то мимоходом, и я пропустил ее слова мимо ушей, потому что мне лично Сталин очень нравился, он был красивым и мужественным, и мне хотелось бы отрастить такие усы и так улыбаться, раскуривая трубку или папиросу. С мамой я спорить не мог, так как дядя Яша, мой отчим, а мамин второй муж, погиб на фронте. А он был евреем. И получается, что Сталин не любил дядю Яшу, который сражался с фашистами и, может, даже поднимал свой полк в бой с криком: «За Родину, за Сталина!»

Если пойдешь по Сивцеву Вражку дальше, то справа будет Филипповский переулок, там, в дальнем конце, у Арбата, стоит маленькая церковь, куда я ходил с тетей Ксенией. Там вкусно пахло воском и свечами. И было тепло.

Потом начинается Большой Афанасьевский, совсем близко, он отделен от Филипповского только булочной и овощным магазином.

И тут больших домов становится меньше.

Правда, слева есть довольно крупный дом, где живут братья и сестра Зоркие, целое семейство. Сестра Нея старшая, она не с нами училась, а Петя с Андреем — совершенно наши, только разные. В том доме еще живут интербригадовцы, их самих давно посадили, потому что они оказались шпионами, но некоторые дети остались. Интербригадовцы воевали в Испании с фашистами, и зачем им было потом на этих фашистов шпионить, не понимаю, то есть тогда, осенью сорок пятого, не понимал.

Затем дома становятся все ниже и ниже, и только после Староконюшенного, на котором стоит наша школа, начинается один громадный объединенный дом. Это дом 15/25, у него подъезд под колоннами, дом 19 и мой, дом 21. А я живу в квартире двадцать один — интересное совпадение.

Напротив моего дома — одноэтажный особняк, красивый и старинный, может быть, там Пушкин жил. Ну, может, не Пушкин, так Герцен!

Потом был дом, в котором жил Коля Журун. Сначала его строили как общежитие, а потом там стали жить постоянно. Дом был коридорный, коридоры длинные, а кухня общая в конце.

Дальше шли дома, которые не представляли интереса, потому что в них не жил никто из нашего класса, а упирался переулок в улицу Веснина. Это смешная улица, потому что ее назвали в честь братьев Весниных, но в единственном числе. Значит, один брат остался без улицы. А какой — загадка. Правда, смешно?

Я дошел до конца нашего переулка, потому что все дело в предпоследнем доме по левой стороне.

Это большой дом, этажей в восемь, серый, крепкий и какой-то недоступный.

Он отличается от остальных домов тем, что в него редко кто заходит. Правда, порой в ворота рядом с домом заезжают фургоны.

Когда проходишь мимо дома, то из окон вровень с тротуаром, которые выходят из глубокого подвала, всегда доносится собачий лай.

Очень нервный и жалобный.

Для нас не секрет, что в сером доме прячется Институт мозга. Там изучают мозги разных людей, а собак держат в подвале для опытов по условным рефлексам. Включают свет, бьют их током, иногда кормят — система академика Павлова, как ее показывают в кино.