Душегубы

— Вот Сесар Мендес, — доложил он бесстрастным голосом.

ГРАНАТА ИЗ СЕМЬДЕСЯТ ПЯТОГО

Сорокин, услышав недальний взрыв, порадовался. Не подвела техника, хватило питания… Те, кто сидел в машине, и все, что в ней находилось, должны были погибнуть.

Теперь надо было дождаться тех, кто догонял его на втором «буране». Однако гул мотора почему-то не слышался. И Сарториус решил немного поторопить события…

Фрол, который был метров на триста ближе к месту взрыва, увидел вспышку и обломки, взлетевшие над верхушками елей. Он притормозил и даже заглушил двигатель. Катя, испуганно прижавшаяся к нему, когда прогремел взрыв, спросила:

— Это что такое?

— Хрен его знает, — проворчал Фрол. — Машина, наверно, взорвалась. «Газель». Небось мину этот друг оставил…

— И что, все погибли?

— Все может быть… Интересно, Сорокина впереди нас не слышно. Наверно, остановился.

— Может, просто уехал далеко?

— Нет. Тут, по тайге, тихо. Его версты за три, не меньше, слышно было бы. Не успел бы он так быстро оторваться. Он у нас меньше километра выигрывал. Скорее всего услышал нас и поджидает. Вылетим из-за поворота, а он нас в упор укантует.

— Ой, поехали назад, а? На фиг он нам сдался!

— Я тебя силком не вез, сама залезла. Если страшно — слазь и иди обратно пешком.

— Куда идти-то, если машина взорвалась и все погибли? На аэродром, что ли? Далеко. Да я и дорогу не запомнила. До света еще далеко. А тут и волки, наверное, бегают…

— Вот ты и разберись, что тебе страшнее. Кстати, если кто там, у машины, уцелел, то они тебя еще и застрелят.

— За что?

— А за все хорошее. Власть переменилась, поняла? Сорокин с помощью солдат и Вики москвичей захватил, а теперь москвичи солдат под контроль взяли. Они же, как роботы, под этим кайфом. Кто возьмет контроль, тем и подчиняются.

— Ужас! Только я не пойму чего-то, Фрол. Тебе же все эти, которые москвичей повязали, подчинялись. А этот, которого ты Сорокиным называешь, был, как пленный, пристегнут. Из чего все закрутилось-то?

— Я сам не все помню. В Лутохино, на «молзаводе», я этого Сорокина, понимаешь ли, убить хотел. Выскочил, навел пушку, а потом… Он меня заговаривать стал. В общем, загипнотизировал как-то. Я тоже почти что как эти наши пацаны стал, сам не свой. Он говорит — я выполняю. Помню, что «газель» помогал им грузить, в машину с ними сел. Потом провал — ни черта не припомню. Очухался от боли. Плечо ноет, ранено. На голове мешок, на морде пластырь. Когда ранили, кто — не помню.

— Но ты же сейчас не ранен?

— В том-то и дело, что нет. Но была рана — это не забудешь. Тут, видишь ли, такое дело: когда меня из кузова пересадили в кабину, то на какое-то время мешок сняли. И вроде бы рядом со мной… я сам и сидел.

— Слушай, а про то, как ты в «Куропатке» орудовал, помнишь?

— Ни черта не помню. Я вот только сейчас стал соображать, что Сорокин свою душу в мое тело зарядил, а мою — в свое. После, когда не нужно стало, обратно поменял. Он же был раненый, а у меня раны не было. Так вот, все, что в «Куропатке» было, он делал из моей шкуры, так сказать…

— Жуть какая! Как в сказке: души переселяются. До сих пор не верится.

— Мне тоже. Только есть у него такая возможность. Знаешь, как он мозги заполаскивает? Ведь вся охрана на лутохинском объекте сама себя перестреляла. Вместо своих виделись чужие, вместо чужих — свои.

— Мамочки! Поедем назад… У меня уже от всего этого сдвиг по фазе. Прямо до костей жуть берет.

Тут на левом берегу речки, метрах в пятнадцати от Фрола и от Кати, послышался кашель. Фрол нервно дернулся, навел автомат, но стрелять по невидимой цели не решился.

— Правильно думаешь, Валентин, — сказала темнота голосом Сарториуса. — Не надо абы в кого пулять.

— Это ты? — спросил Фрол. — Или еще кого в свою шкуру нарядил?

— Некого мне больше наряжать. Я один остался.

— Что ж так слабо?

— Такое неудачное стечение обстоятельств. Несколько непредвиденных случайностей. Самого пришибить могли бы, если б ГВЭП не защитил. Был бы он цел, мы бы в «Куропатке» вообще могли без стрельбы обойтись.

— Врешь, не могли бы. Зинкины охранники тебя бы раскололи. У них тоже какой-то прибор был, который все твои мух-лежки определял.

— Правильно, вру. Но тебе-то от этого не легче. В родной области ты конченый человек. Не простит тебе Чудо-юдо ни Лутохино, ни «Куропатки». Согласен?

— Даже если я ему твою голову принесу?