Читаем Душа так просится к тебе полностью

— Да… в самом деле, впервые в жизни слышу подобное, — качая головой и изумленно глядя на Софью, бормотал Заремин. — Однако… Не сочтите меня за старого сплетника, но здесь, в кулуарах, ходят всякие разговоры… Если я не ошибаюсь, вам нет нужды зарабатывать себе на пропитание…

— … поскольку я имею богатого покровителя? — с улыбкой закончила Софья. — Да, это так. Глупо скрывать то, о чем знает вся Москва. Но, видите ли, Осип Михайлович, жизнь, которую я вела смолоду, приучила меня к тому, что покровители — субстанция весьма непостоянная, и рассчитывать на их вечную помощь очень опрометчиво. Я привыкла полагаться лишь на собственные силы.

— Деточка, мне рассказывали, что ваш покровитель весьма крутого нрава… — неуверенно заметил Заремин. Софья только усмехнулась, и бас, поколебавшись, все же продолжил: — Возможно, это он настаивает на том, чтобы вы оставили театр? Я не ошибся? Многие талантливые актрисы шли на это ради своих привязанностей, но хочу вас предостеречь…

— Нет, Осип Михайлович, — перебила его Софья. — Подобные решения я всегда принимаю сама. Простите, что заняла вас так надолго, объясните все Аграфене Ильиничне, и… помоги нам завтра бог.

Она вышла из уборной Заремина, даже не заметив столпившихся в открытую прямо у дверей молодых актрис, и поспешила к себе. Головная боль усиливалась, виски ломило, хотелось домой, похлебать горячих Марфиных щей и лечь спать.

Когда Софья вышла из театра, ей сразу стало понятно, отчего так трещит голова. Погода снова переменилась: небо обложило тяжелыми снежными тучами, скрывшими солнце, вокруг потемнело, как в сумерках, и первые хлопья уже кружились в воздухе. Когда Софья подошла к дому, снег валил густой пеленой, сквозь которую едва просвечивал оранжевый огонек лампы из окна кухни.

— И чего вас носит по этим липитициям, сколько можно-то? — мрачно вопросила из кухни Марфа, когда Софья раздевалась в передней. — Уж завтра премьера, нечего бы уже так-то стараться.

— Дирекции видней. — Софья обметала веником облепленные снегом валенки. — Марфа, можно поскорей обедать, и я страшно хочу спать… Федор не приходил?

Яростный грохот чугунков был Марфиным ответом. Софья вздохнула и пошла на кухню.

Федор не появлялся уже неделю, исчезнув из дома в Богословском наутро после того, как Софье приснился кошмар. Она знала, что из Москвы Мартемьянов не уехал, и сначала не особенно беспокоилась, но к концу недели начала немного волноваться. Подливала масла в огонь и Марфа, которая ходила мрачнее тучи, разговаривала исключительно ругательствами и по сто раз на дню грозно провозглашала, что пора им с барышней идти куда глаза глядят, поскольку далее мучиться с этаким паскудником нет никакой человеческой возможности.

— Ну что ты его ругаешь… — устало говорила Софья. — Наверное, дела, он с компаньонами, у него же здесь торговля…

— Да?! Кому другому расскажите, а я этого кромешника наскрозь вижу! Дела у него! Компаньоны! Знаю я компаньонов-то этих, совестно только при вас говорить! И как совести хватает от вашей красоты по страмным девкам бегать?! Вы, как он вернется, ему спуску-то не давайте! Знаю я вас, слова не скажете, будто жена, а стоит ли он вашей милости, кобель?!

— Во-первых, я ему в самом деле не жена, и он имеет право…

— Право?! А ну как болесть какую нехорошую вам принесет из борделя-то, что вы мне тогда запоете?.. Только этого позору нам не хватало — с «французкой»[1] по докторам бегать!

— Во-вторых, — Софья изо всех сил скрывала испуг, — с чего ты взяла, что он именно там?.. Может, его, боже сохрани, зарезали где-то?..

— Своя агентура имеется! Все знаем! — отрезала Марфа и, печатая шаг, удалялась на кухню греметь сковородками.

Софья понимала, что, скорее всего, Марфа права. Шумные загулы с цыганами и проститутками у Мартемьянова случались и прежде. Раз в два-три месяца Федор пропадал куда-то на несколько дней, а иногда и недель, никого не предупредив; появлялся похмельный, черный, злой как черт, поэтому Софья обычно на некоторое время перебиралась к сестре. Потом возвращалась, и жизнь шла своим чередом. Где Федор бывает, с кем гуляет, Софья не знала, а он, разумеется, не рассказывал любовнице об этом.

Что ж… Наверное, права Марфа: надо уезжать. Спеть премьеру, продать Грешневку, которая все равно никому не нужна, вернуть Федору деньги, чтобы между ними не было никаких счетов, — и отправляться прочь из Москвы. В любой город, где есть театральная труппа или хотя бы приличное ателье. Марфа была во всем согласна со своей барышней, но настаивала на том, чтобы Софья продолжала театральную карьеру: «Оченно надо глаза-то шитьем портить, этак вы у меня к тридцати годам ослепнете, да к тому времени уже и в тиятр не сгодитесь. А на сцене чем вам плохо? Знай расхаживай да слова говори, еще и деньги за это получай! Нет, уж лучше вы в актрысах оставайтесь, все доходу больше, и спину не горбатить. А шить я и сама возьмусь!»

Перейти на страницу:

Похожие книги