Душа так просится к тебе

Он стоял не двигаясь, небрежно сцепив руки за спиной, надменно приподняв подбородок, и с невероятным презрением смотрел на маленького толстячка в шевиотовой паре, которому, чтобы заглянуть в лицо вора, приходилось вытягиваться и вставать на цыпочки. Вокруг столпились повскакивавшие из-за столов игроки, все смотрели почему-то вниз, под ноги Грека, и Катерина должна была подойти почти вплотную к нему, чтобы увидеть лежащий на паркете золотой портсигар с выложенным бриллиантами вензелем.

Вор по-прежнему молчал, словно обратившись в статую, судя по позе, коронованной особы. А толстячок кипятился так, что его высокий звонкий фальцет срывался на визг:

— Господа, господа, мне ничуть не почудилось! И я не пьян! Разве можно быть пьяным от двух бокалов хересу?! Я очень отчетливо чувствовал, как мне лезут в карман! Во внутренний, в сюртуке! Я всегда очень слежу за этим карманом, поскольку там — главная ценность нашего семейства: портсигар покойного папеньки…

— Вы с ума сош-ли, лю-без-ный, — отчеканил Грек таким ледяным голосом, что у Катерины мороз прошел по спине. Стушевался даже пострадавший толстяк, умолкнув на полуслове и растерянно захлопав короткими ресницами. Стоящие вокруг озадаченно посматривали друг на друга, явно не зная, чему тут следует верить, и не решаясь начать скандал.

Катерина поняла, что терять время нельзя. Она выдернула свечу из канделябра, отступила назад, незаметно прошла за спинами игроков в дальнюю пустую комнату, быстро огляделась и, увидев на круглом столике рядом с окном букет бумажных цветов, поднесла к ним огонь. Бумажные фиалки в соломенной вазочке вспыхнули мгновенно, и Катерина завизжала так пронзительно, что у нее самой заложило уши:

— Пожа-а-а-а-а-ар!!!

Тишина — и взрыв испуганных голосов, топот ног, дамские крики, суета… В поднявшемся гвалте и толчее Катерина пробилась к дверям, с силой отпихнула кого-то, выскочила в прихожую, затем — на двор. И ничуть не удивилась, почувствовав на запястье сильную горячую руку и услышав спокойный, деловитый, ничуть не испуганный голос:

— Тикаем, малышка, коняшник у забора.

Не спеша, с достоинством они спустились с крыльца, прошествовали мимо лакея, пересекли дорожку, вышли на улицу, Грек помог Катерине подняться в пролетку, сел сам, и извозчик ударил по лошадям.

— Оторвались!.. — восторженно вырвалось у девушки, когда экипаж покинул «чистую» часть города и загремел колесами по темным улицам «нижней» Одессы, спускающимся к морю. Грек молча достал папиросу, закурил, и, увидев в короткой вспышке спички его лицо, Катерина с удивлением поняла, что вор ничуть не взволнован.

— Остановь, Яшка, — приказал он извозчику, и тот послушно сдержал лошадь у едва заметной в темноте вывески старого ресторана «Суламита». Грек спустился, подал руку Катерине. Они вошли в ресторан. Почтительно поклонившийся Греку швейцар принял у них пальто и проводил до дверей зала.

— Шмуля, как обычно, и сгинь, — отрывисто распорядился вор, и мальчишку-официанта как ветром сдуло.

Катерина, помолчав, озадаченно спросила:

— Я что-то неправильно сделала, Грек?

— Деточка, неправильно было ВСЁ, — помолчав, задумчиво ответил Грек. — Все, начиная с галстука этого штымпа. Зачем ты его сработала?

— Но… Ты же сам сказал — мы на работе…

— Это я на работе. — Темные блестящие глаза Грека были непроницаемы, и Катерина, как ни вглядывалась в них, не могла определить, сердится ли вор, смеется или издевается над ней.

— Работал я, — медленно, раздельно повторил Грек. — А ты должна была только смотреть.

— Но я подумала… Я хотела попробовать…

— А я разве говорил, что можно? Деточка, это был такой риск, что я от страха за тебя совсем утратил соображение! И хряк с портсигаром тому доказательство! Да бог ты мой, у меня лет десять такого позора не было!

— Но… Я же смогла… — Катерина невольно прыснула, впомнив, с какими безумными лицами все носились по дому после ее вопля. — Разве я не сделала все как надо?

— Деточка, тебе надо было уходить, — вздохнув, произнес Грек.

— И бросить тебя?! — не поверила она.

— Разумеется, моя милая. Как ты думаешь, у меня это первый такой случай?

— Сам же сказал — десять лет… — фыркнула Катерина.

— Ну-у, может, не десять, а шесть… Или три, — Грек не выдержал, усмехнулся, блеснув зубами. — Катька, вот клянусь своей оставшейся свободой, этот боров через минуту бы понял, что сам всё уронил, и начал бы извиняться. Здесь главное — просто держать лицо до последнего. Коли не можешь — займись в жизни другим делом. И, кстати, если бы ты погорела на этой дурацкой булавке — я смылся бы в ту же минуту. Да-да, девочка, и не делай мне больших глазок. Такое наше ремесло. Валет в свое время тебя из рук выпустить не сумел — и где он сейчас?..

— Сережу не трогай! — тут же ощетинилась Катерина.

Грек посмотрел на нее, медленно кивнул — и неожиданно широко улыбнулся.

— Покажи слам, раз уж все равно прилипло.

Катерина, криво усмехнувшись, достала сумочку.