Душа Пандоры

– Вот только Главк был божеством, пусть и не по рождению, не по крови. Что-то в нем леденило его кровь, делало устойчивым к моим чарам. А может, это и есть та сила любви, которую так часто воспевают рапсоды[34] и аэды[35]. И я… разозлилась. Сказала ему, мол, будет тебе зелье, а сама отравила воды, в которых обычно купалась Сцилла. Раз Главк и сам однажды был изменен, пусть попытается обрести счастье с тем, кто изменится тоже. Так прекрасное, юное тело Сциллы взбурлило, словно вода, взбугрилось. Белая, словно морская пена, кожа обратилась жесткой чешуей, из тела вылепились змеиные и собачьи головы. Сциллу обуздал невыносимый голод, и утолить его она могла лишь человеческой плотью.

Деми, содрогнувшись, смотрела на красивое лицо колдуньи, замечая, как пылают черным пламенем ее глаза. В голосе Цирцеи не было торжества, но и сожаления не было тоже. Выходит, совершенную однажды ошибку она приняла?

Однако в ее резюме лишь одна разрушенная жизнь. Хорошо, если верить слухам – несколько. Но не тысячи, десятки, сотни тысяч загубленных душ.

– Я слышал, что это сделала колдунья по имени Кирка.

Цирцея обезоруживающе улыбнулась Никиасу.

– Так некоторые меня зовут.

– Вы пытались исправить содеянное? – тихо спросила Деми.

Ее пронзил взгляд пылающих черным огнем глаз.

– Пыталась. Не вышло. Проклятье намертво впиталось в душу Сциллы. Она и умереть не может, но и не может жить, как прежде. Как обычный человек.

Раздался хруст. Что-то темное объяло вазу перед Никиасом. По стеклу зазмеились трещины, разбивая его на части, в разные стороны хлынула вода. Лишенные сосуда, цветы упали на стол… И завяли, почернев.

Деми смотрела на Никиаса расширенными от ужаса и изумления глазами, но он, конечно, не торопился ничего объяснять. Стоял, сжимая руки в кулаки.

Цирцея выглядела так, словно ничего необычного не случилось. Из ниоткуда появилась тоненькая, словно тростинка, служанка, и принялась убирать воду. Не двигаясь с места, колдунья притянула друг к другу осколки, зарастила трещины, будто Искры Асклепия и Гигиеи – раны, и снова сделала вазу цельной.

Повернувшись к Деми, как ни в чем не бывало произнесла:

– Как насчет того, чтобы прямо сейчас начать твое обучение?

Деми, как и Ариадну, вымотала долгая морская прогулка. Один только Никиас не выказывал усталости. Впрочем, кто его знает, что пряталось там, в его закрытой ото всех душе. Но от мысли, что полубогиня будет обучать ее колдовскому мастерству, в кровь будто впрыснули адреналин. Усталость словно морской волной смыло.

– Иди пока поспи, – тихо сказала Ариадне Деми. Улыбнулась через силу. – Уверена, это надолго.

Бледная с тех самых пор, как спустилась с корабля, Ариадна спорить не стала. Устроилась в отведенных для нее покоях и, кажется, уснула, как только голова коснулась подушки.

По гулким коридорам своего дворца Цирцея провела Деми в комнату без окон. Возникло странное, ничем не обоснованное ощущение, что колдунья заделала окна намеренно – чтобы никто из богов не мог подглядеть за ее ритуалами. Никиас неотступно следовал за Деми, заставляя ее постоянно ощущать на себе его взгляд.

Комната была уставлена высокими шкафами с прислоненными к ним лестницами, только вместо книг – многочисленные колдовские атрибуты и ингредиенты. Деми не удивилась бы, узнав, что таковыми являлись даже камни, которых здесь было в изобилии. Что уж говорить о травах, загадочных порошках и зельях в хрупких фиалах.

Цирцея подошла к стоящему в сердцевине комнаты круглому столу, на котором лежала отрезанная голова змеи. Усмехнувшись, сказала:

– Это для твоего ритуала. Одна из тех змей, что украшают волосы горгон.

В памяти всплыла жутковатая Сфено. Деми помнила, что горгона владела гипнозом и, вероятно, должна была зачаровать ее, вытянуть на поверхность сокрытые воспоминания. Видимо, не вышло, раз пришлось обращаться к самой Цирцее. Видимо – потому что Деми не помнила свой со Сфено разговор, ни единого из него слова. Но это не мешало ей отчетливо, до мельчайших деталей помнить ее саму.

– Заклинание Гипноса. – Цирцея, лукаво взглянув на Деми, сунула кончик пальца в стоящую рядом пиалу, и провела им под глазами и по губам. Повернувшись к Никиасу, велела: – Представь себя гарпией[36], летящей навстречу ветру.

К изумлению Деми, он послушался. Раскинул руки, одна из которых была закрыта черной перчаткой, и… замахал ими, будто крыльями. Развевающийся за спиной плащ как нельзя лучше довершал образ. И все это диковинное действо сопровождалось затуманенным взглядом ярко-синих глаз. Действие чар длилось недолго, как наверняка и было задумано.

Деми не знала, что заставляло ее считать дочь Гелиоса на редкость сильной колдуньей: быть может, исполненные уверенности манеры Цирцеи, быть может, ее горделивая стать…

– Никогда больше так не делай, – шагнув к Цирцее и нависая над ней, процедил Никиас.

– А то что? – спокойно спросила та.

Он промолчал, хотя что-то подсказывало, ему было чем ответить. Даже Цирцее. Деми ожидала, что он выскочит из комнаты, но Никиас, переборов себя, остался. Неужели считал, что во дворце колдуньи ей может что-то угрожать?