Душа моя – Крым

На работу надо было выходить в любую погоду. И только в туманы и буран валить лес было невозможно. Вернувшись с работы, люди долго не могли согреться, так как печь плохо прогревала воздух. Не всем удавалось пережить зиму. Ночью морозы доходили до – 40, днём до – 37. Снег зимой заваливал их барак иногда под крышу. Приходилось подолгу расчищать пути, чтобы добираться до работы. Когда за окном выла вьюга, кружили метели, образуя снежные завалы, Айше опасалась, что их барак занесёт снегом и они никогда не смогут выйти. Зато, когда светило солнце, снег искрился и, сверкая самоцветами, слепил глаза. В солнечный день она щурилась от снега, как от летнего светила. Ей нравилась спокойная и мирная зима. В безветренную погоду в лесу стояла тишина и даже издалека было слышно, как где-то хрустнула ветка от пробежавшего оленя или косули, или вспорхнула птица, потревожив усыпанное снегом дерево. А ночью зимняя тишина нарушалась громким уханьем филина.

Но когда зима бушевала, её бураны сбивали с ног. Айше падала в сугроб, в глаза и нос забивался колючий снег, и становилось трудно дышать. На ресницах сразу появлялся иней, а морозный воздух пронизывал до самых косточек. Отогреваясь после мороза, ноги и руки начинали нестерпимо болеть, а лицо пылать.

Она мысленно сравнивала тихий зимний лес с мирной жизнью, а бураны с войной. Война, как буран, пронеслась по её жизни, разметав всех родных. Под её завалами осталось счастье, свобода и брат. Метели замели дорожки к дому, отрезали путь к счастью. В завывании вьюги ей слышался вой голодных волков и собак, пророчащих беду. Так злая зима грозила предстоящими испытаниями.

Вскоре Айше получила от Марии очередное письмо:

«Здравствуй, Айше!

У меня есть новости об Усеине. Ко мне заходил служивший вместе с ним фронтовик по фамилии Рыбак, который рассказал, когда последний раз видел моего мужа. Рыбак тоже был в окружении в 1941 году, как и наш земляк Мемет. Вот что он поведал:

– В августе 1941 года под Киевом наша армия попала в окружение. Среди солдат была паника. Все бросились врассыпную. Кукурузное поле, в котором мы прятались от фашистов, начали бомбить. Мы стали прорываться к своим в сторону Харькова. Нас было шесть человек. Вокруг немцы, а так как немец ночью спит, мы пробирались по ночам. Сам я из местных, из Харьковской области, и эти места знаю. По пути к нам присоединились другие солдаты окруженцы. Увидев деревню, мы посылали кого-нибудь в разведку: есть ли там немцы. Потом просили у жителей провизии. Шли, вернее, больше ползли, дальше, приходилось преодолевать водоёмы. Плавать не все умели, а Усеин хорошо плавал, он помогал солдатам переплывать речки. Сначала одному поможет, потом за другим вернётся. Оставалось немного идти до своих, но мы попали под миномётный огонь. Я получил ранение и очнулся в чьей-то избе. Меня спасли местные жители одной деревушки неподалёку. Я спрашивал тогда у моих спасителей:

– Не видели ли вы там других наших солдат?

Они ответили:

– Мы никого не видели, на тебя вот наткнулись, козу свою искали. Видим, лежишь и стонешь. Мы тебя под ручки и бежать, а то на немцев могли нарваться.

Пролежал я у них до середины сентября, потом добрался до наших. Как раз в это время под Харьковым собрались «окруженцы», те, кто выжил и вышел к своим. Потом мы получили пополнение, и нас отправили на фронт. Не знаю,

что стало с Усеином и другими бойцами, я их больше не

видел. Вот зашёл узнать, где он, жив ли?

– В октябре 1941 года я получила извещение, что он пропал без вести, – ответила я, – и вскоре объявился наш земляк из Таракташа, Мемет. Он тоже с Усеином прятался в кукурузном поле.

– Да. Мы служили с ним в одном отделении стрелковой дивизии. Я знаю его. Он живой?

– Сейчас неизвестно, где он. Наверное, выселили его тогда же, в 1944 году.

– Значит, Усеин не вернулся… Может, он там, под Харьковом, и погиб? – предположил Рыбак.

– Нет, я не верю, что погиб, – ответила я, – я надеюсь, что вернётся. Вы же вернулись. Может, его тоже кто-то спас. А может, он попал в плен?

– Нет, это невозможно, он говорил мне: «Я им живым не дамся». Во-первых, коммунистов в плен фашисты не брали, сразу расстреливали – мы это знали наверняка. Во-вторых, Усеин говорил: «Коммунисты не сдаются. Семью и партию позорить не буду». У него была винтовка, он пулю себе припас для этого дела. Мы ведь своё боевое оружие не бросили, хотя многие тогда побросали и петлицы срывали, когда бежали со страху куда глаза глядят. Да-а-а, в первый год войны страшно было с непривычки, но потом попривыкли, осмелели и начали гнать фашиста с земли нашей. После непродолжительной паузы он продолжил:

– Так вот что, Мария. Мы с вашим мужем, когда ещё прятались в кукурузном поле, договорились: кто из нас выживет, придёт к семье и расскажет о том, как всё было и что мы геройски сражались. Усеин храбрый и отчаянный. Он и не думал сдаваться или бежать, чтобы скрыться. Он всегда говорил: «Надо прорываться к своим, мы не можем, как трусливые зайцы, прятаться в норах». Хороший он человек, ваш муж. Всегда буду помнить, и, дай Бог, может, свидимся.