Душа императора

Возможно Фрава смогла бы провернуть такое, но не станет. Даже если она уже не планировала убить Шай, то за этим предложением явно крылось нечто подобное.

Всё намного сложнее. Намного. Она думает, будто поместила в мою голову идею об управлении императором, и не сможет положиться на моё воссоздание, ведь будет ждать, что я построю свою лазейку, которая даст мне, а не ей, полный контроль над Ашраваном.

Из этого можно было заключить, что у Фравы есть наготове ещё один Воссоздатель. У него, возможно, не было таланта или смелости, чтобы попытаться воссоздать чужую душу самому, но он, определённо, мог тщательно изучить записи Шай и найти любые сделанные той лазейки. Этот Воссоздатель пользовался большим доверием и мог переписать её работу таким образом, чтобы контроль осуществляла Фрава. Они даже могли закончить работу Шай, если та достаточно продвинется в своём деле.

А ведь она намеревалась использовать все сто дней, чтобы спланировать побег, но теперь ясно — неожиданное покушение на неё может произойти в любой момент. И чем ближе к завершению проекта, тем большей становилась вероятность.

День тридцатый

— Что-то новенькое, — произнёс Гаотона, осматривая витраж.

Это была особенно вдохновенная работа Шай. Попытки воссоздать окно в лучшем обличии проваливались одна за другой, и каждый раз, почти через пять минут, оно вновь превращалось в разбитое, со щелями по краям.

Тогда Шай нашла кусочек цветного стекла, одной стороной застрявший в раме, и поняла, что это окно когда-то было витражом, как многие другие во дворце. Его разбили, стёкла рассыпались, а рама погнулась, из-за чего появились щели, пропускающие холодный ветер.

Менять окно, как и следовало, никто не стал. Просто установили обычное стекло, так и оставив раму — всю в трещинах. Шай восстановила окно, приложив печать к правому нижнему углу, и теперь его прошлое было несколько другое: будто кто-то хозяйственный вовремя обнаружил проблему и занялся ею. После такой истории печать сразу же схватилась. Теперь, даже несмотря на столь долгий срок, окно снова воспринимало себя красивым.

А может быть, она просто замечталась.

— Вы мне сказали, что приведёте сегодня испытуемого для проверки моей работы, — сказала Шай, сдувая пыль с новенькой печати, которую только что вырезала.

С обратной стороны — неотгравированной — она нанесла несколько резных линий — завершающие штрихи, которые всегда делались по окончании работы. Они говорили о том, что печать готова, и резьбы больше не будет. Шай любила делать их в виде географических очертаний своей родины, МайПон.

Штамп готов, штрихи сделаны, и Шай держала его над пламенем свечи. Такова была особенность камня души: он твердел при нагревании, отчего переставал крошиться. Хотя в этом случае нагревать камень уже было не нужно: последние штрихи и без того завершили дело. В принципе, Шай могла работать с чем угодно, лишь бы резьба шла четко, просто камень души ценили как раз за способность твердеть в огне.

Свеча коптила, и Шай покрывала печать сажей с обеих сторон. Когда все было готово, она сильно подула. Сажа слетела, и под ней остался красивый мрамор, отливающий красно-серым оттенком.

— Я привел, как и обещал, — Гаотона подошел к двери, где стоял капитан Зу.

Шай откинулась на стуле, который недавно, как и хотела, переделала в удобный. Она решила поспорить сама с собой, кем же будет этот испытуемый. Кто-нибудь из охраны? А может из мелких прислужников, например, личный писарь Ашравана? Кого же арбитры заставят, во имя великой идеи, терпеть страшные страдания от еретического ремесла Шай?

Гаотона сел на стуле рядом с дверью.

— Ну? — спросила Шай.

Он развел руками:

— Начинай.

Шай резко выпрямилась:

— Вы?!

— Я.

— Вы же арбитр! Один из самых влиятельных людей в империи!

— Да? А я как-то и не заметил. В любом случае, моя кандидатура полностью подходит под все параметры: мужчина, родился там же, где Ашраван, и хорошо его знающий.

— Но ведь… — Шай запнулась на полуслове.

Гаотона слегка наклонился и скрестил руки:

— Мы долго это обсуждали, рассматривали разные варианты. Но, в конце концов, решили, что не имеем никакого морального права подвергать такому богохульству наших подданных. Оставался один путь: пойти должен кто-то из нас.

Шай слегка встрепенулась, стараясь прийти в себя. Фрава легко могла приказать любому пойти на это! Да любой из них мог. «Наверняка, Гаотона, ты сам настоял на этом.»

Они считали его конкурентом, так что их вполне устраивало такое решение: Гаотона падет от страшного колдовства Шай. Она и не думала причинять кому-то вред, но разве в этом можно убедить Великого? Как ни странно, но ей не хотелось, чтобы Гаотона сильно переживал. Она поставила стул поближе к нему и открыла небольшую коробочку, в которой лежали печати, вырезанные за последние три недели.