Душа императора

— Таким образом, чтобы воссоздать стол, мне нужно представить его целостным. Аналогично со стеной. Стена в моей камере существует уже давно, а потому ощущает себя тоже как единое. Я могла бы попытаться поработать с отдельными блоками — возможно, они всё ещё воспринимают себя отдельно от стены, но это очень трудно, стена бы не позволила. Ведь сама она действует уже как целое.

— Сама стена, — монотонно повторил Гаотона, — действует как целое…

— Именно.

— Ты говоришь так, будто бы у стены есть душа.

— У всех вещей есть душа, — ответила Шай. — Каждый объект как-то воспринимает себя. Воля объекта, намерения, его связи, вот что важно. И именно поэтому, уважаемый господин арбитр, так сложно переписать душу вашего императора. Не получится просто поставить печать и гуляй дальше. В семи отчётах сказано, что любимый цвет императора — зелёный. Почему зелёный, не знаете?

— Нет, — произнёс Гаотона. — А ты?

— Я тоже пока не знаю, — ответила Шай. — Предполагаю, что данный цвет нравился брату Ашравана, он умер, когда императору было шесть. С тех пор император и обожает этот цвет, он напоминает ему о родственнике. А может быть, зелёный он любит из-за чувства привязанности к родине? Ведь он родился в Укурги, а в этой провинции как раз зелёный флаг.

Гаотона, казалось, растерялся.

— Неужели нужно всё знать вплоть до таких мелочей?

— О, Ночи! Ну конечно! И ещё тысячи и тысячи подобных деталей. Скорей всего, во многих таких вещах я допущу ошибку. Очень надеюсь, что какие-то из них не сильно повлияют на результат. Вероятно, у него будет слегка другой характер, но это нормально — люди меняются день ото дня. Но вот если мы ошибёмся в основных моментах — печать уже не подействует. Ненадолго, да, возможно, но не эффективно. Сомневаюсь, что удастся как-то скрыть необходимость штамповать императора каждые пятнадцать минут.

— Правильно предполагаешь.

Шай снова села и, вздохнув, стала просматривать отчёты.

— Ты сказала, что справишься, — проговорил Гаотона.

— Да.

— Ты уже проделывала это с собственной душой.

— Я знаю свою душу, — возразила Шай. — Знаю свою историю. Я знаю, что нужно изменить, чтобы добиться нужного эффекта. Даже собственные знаки сущности сотворить без ошибок было сложно. Теперь же я не только делаю это для другого человека, но и сами преобразования должны быть куда более обширными. Да и выделили мне только девяносто дней.

Гаотона медленно кивнул.

— А теперь скажите мне, что вы делаете для поддержания иллюзии, будто император находится в добром здравии.

— Мы делаем всё необходимое.

— Что-то я в этом сомневаюсь. Согласитесь, в обмане я разбираюсь куда лучше многих.

— Думаю, ты удивишься, — сказал Гаотона. — Мы же политики, в конце концов.

— Ладно, ладно… Но вы же посылаете еду, верно?

— Конечно, — ответил Гаотона. — Блюда отсылаются в императорские покои три раза в день. На кухню же возвращаются уже пустые тарелки, хотя императора, конечно, тайно кормят отваром. С чужой помощью он всё выпивает, но взгляд его остаётся пустым, и сам он как глухонемой.

— А ночной горшок?

— Он не в состоянии следить за собой, — ответил Гаотона, поморщившись. — Мы одеваем ему подгузники.

— О, Ночи! Как же так! И никто для виду не выносит горшок? Это может выглядеть подозрительно, не находите? Тут же начнутся перетолки среди слуг и охранников. Такие вещи надо учитывать!

Гаотона покраснел — по крайней мере ему было стыдно.

— Я прослежу, чтобы теперь горшок выносили. Но, признаться, меня не прельщает, что кто-то ещё будет заходить в покои императора. Чем больше людей начнёт ходить туда-сюда, тем сильнее вероятность, что всё раскроется.

— Подберите кого-нибудь, кому доверяете, — посоветовала Шай. — А вообще, предлагаю поступить так. Нужно ввести правило, что войти к императору можно только имея при себе специальную пластинку с вашим личным знаком. Да, я уже слышу возражения, что эта часть дворца и так прекрасно охраняется. Знаю, изучала, когда готовила грабёж Галереи. Только вот… подосланные убийцы убедительно показали, как хороша ваша охрана. Настоятельно предлагаю поступить так, как я советую; чем больше уровней охраны — тем лучше. Ибо если вдруг просочится в свет то, что случилось с императором, то сидеть мне снова в клетке… и ждать казни.

Гаотона вздохнул, но кивнул.

— Какие ещё будут предложения?

День семнадцатый

Прохладный ветерок сквозь трещины в окне принёс в комнату Шай запах незнакомых специй и низкий гул голосов. Город снаружи праздновал. Дельбахад — праздник, о котором два года назад никто и не догадывался.

Фракция «Наследие» продолжала возрождать из пучины забвения древние торжества, пытаясь таким образом вновь склонить общественное мнение в свою пользу.

Не поможет. Империя — это не республика, и единственные, у кого будет право голоса при помазании на царство нового императора, — арбитры из многочисленных фракций.

Шай отвлеклась от размышлений о праздниках и продолжила изучать дневник императора.