Душа и навыки

Почему не мать, спрашивается, спасает своего глупого сына? Почему, хоть и девочка, но сестра, то есть общая кровь? Почему так мало сказок, где спасают девочек настоящие мужественные мужчины? И, надо сказать, если уж спасают, то уж никак им не братья, потому что спасают ясно зачем.

Ведь нет таких сказок, где какой-нибудь Коля спасет какую-нибудь Лену от сексуальных, опять же, домогательств какого-нибудь неинтересного ей, Лене, партнера, и пойдет себе дорогой своей, ещё кого-нибудь там спасти, а к Лене потом станет чай пить ходить; в прихожей за руку с её супругом жаться и в глазки друг другу с ним — коротко и ясно. Вроде того, как, мол, что, мол, по кайфу тебе Ленку-то, которую я от Кащея спас, по ночам-то? То есть, типа, для тебя, мол, выходит я её спас? Вот так, значит?

И если Ленка себе нормального мужика для семьи выбрала, так тот в глазки Коле тоже посмотрит так выразительно и скажет, что да, мол, выходит, что для меня. Будут проблемы, обращайся, — я тоже кого-нибудь для тебя спасу.

И тогда уже спокойно за чай садятся. Время от времени на лестницу выходят оба витязя покурить, попиздеть о перформативной функции языка. Покурят минуток пять и опять за стол, за чай. А Ленка радуется. Прикольно ей. Думает, вот что мы бабы с мужиками-то делаем.

Идет потом раздосадованный Николай Николаич Андерсен домой и идеальную «тёлочку» изобретает себе. По сути дела дрОчит. А что ему остается?

Но идеальной девочки нету. Нет и никогда-то не будет.

Потому что Андерсену андерсеново, а ленкиному мужику — Ленка.

До такой степени уже достало её это все, что уж не знает, где переждать, пока угомонятся её гуси-лебеди. В печку что ли залезть? — архетип материнского грота…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой тонут крики в сентиментальном пруду

Петр I, царица наша небесная, бездну имел пороков, но и немало пользы отчизне принес. Так, например, почти за сто с лишкОм лет до Карамзина, потешная флотилия его уже бороздила просторы Плещеева озера, каковое, как известно, и по сей день плещется подле Переяславля-Залезского (Не опечатка! (Прим. Сквор.))

Сколько молодыми потешниками было уморено лиз, машей, анют и ирин, — и не стоит подсчитывать. Испокон веков тянет женскую плоть к военнослужащим моря. Неизвестно, возможно ли было бы воцарение на русский престол Екатерины Великой, когда б не прорублено было окно! Женщина без моря немыслима. А кто женщин себе на суше находит, — тот сам мутант, ибо ничего в деликатной природе не понимает.

Тут плачь не плачь — закон для всех один. Прежде чем на девок заглядываться, выбери себе-ка правильный пруд. И если ты правильно выбрал, то тогда уж погоды у моря не жди; забудь о нем вовсе, поскольку Андерсену андерсеново, — ты знай, не пизди, а выводи свою бригантину в открытый пруд. И тогда ужо Крейсер Ея (сл. Bjork, «Army of me». (Прим. Сквор.)) сам собой подплывет и попросит с невыразимым лукавством взять его на абордаж.

Конечно, тут не обойтись без убитых и раненых. Любое пиратство преследуется по закону, который для всех один: не прелюбодействуй! — то есть, не будь любым; будь избранным; не иди у бабы на поводу во избежание превращения в количественную единицу. Единственным будь, или ищи другую!

Но ежель уверен ужо, что это именно твой крейсер об абордаже просит и, что особенно важно, именно тебя, — тогда не скупись на жизни простых матросов. Все они — дурная кровь! Все до единого — потомки военнослужащих петровской потешной флотилии, все — женоубивицев правнуки!

Не лезь хоть сейчас со своим человеколюбием! Не мешай чужим душам скидавАть оковы греха! Медвежья услуга для них — об их жизнях забота. Они — это самое дурное в тебе и самая сильная твоя сила! Направь же ее, извини меня, в нужное русло! И пусть тонут крики в сентиментальном пруду!..

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой обезглавлены мы

Впрочем, мы ли или иная какая, — разницы решительно не могу обнаружить. И, конечно, хочется спросить; то есть кто-то рвется наружу во мне, из меня, то есть, на волю; а я ему, видите ли, тюрьма. Спасибо, что не народов, а то бы как тяжек был мой каждодневный труд, ибо был б я тогда в натуральный размер Россия.

Но я не царство. У меня во мне коммунизм. Все довольны. А кто недоволен, так оттого, что претендует на то, чтоб царствовать без меня. Но у нас не положено никому никакого царства. У нас элементы все равнозначны. И так будет всегда, потому что нет будущего. Точки зрения мне ненавистны. Голову решительно с плеч, подобно как шапку долой: Он идет. Кто?

Всадник, блядь. Тупица тупиц. Солнышко. Мячик, зануда и боженька. Он и есть первый царь во мне. Он одинокий витязь. Он — торжество ровной горизонтальной плоскости. Шарик, каковым бы его детишки изобразили, когда бы он был у него, то есть голова, отсутствует.