Дурная

Я в машине уже пришла в себя. В тот момент, когда Гета не пустила меня на переднее сиденье, буквально насильно запихнув на заднее. Бурча под нос, что-то наподобие «Вот еще отвечай потом перед этим диплодоком»

Уставилась в одну точку, чувствуя, что меня потряхивает от нервного холода. Руки заледенели. Я сунула их в карманы куртки, в надежде согреться. Пальцы нащупали твердый уголок конверта, про который я уже успела забыть. Если честно, писем я ни разу в жизни не получала. Вот таких, на бумаге. Достала из кармана послание. Маньяк с бензопилой снова начал свою разрушительную пилежку. Надорвала конверт, даже не глянув на обратный адрес.

Если бы мне сказали, что можно умереть, продолжив существовать, я бы никогда не поверила. Я уставилась на розоватый казенный бланк, украшенный синей печатью, пытаясь осознать всю степень свалившейся на меня боли, которая будто придавила, расплющила, размазала.

– Так вот какой сюрприз меня ждал вечером. Молодец, муженек, – прошептала, смахивая с глаз слезы, вытекающие сами по себе, слепящие. Горло сдавило, но не от слез. Его начал рвать смех. Истерика накинулась на меня, словно бешеная псина.

Генриетта ударила по тормозам, когда я начала задыхаться. Выперла меня из машины, прямо посреди дороги, выхватила из сведенных судорогой пальцев проклятую цидульку. Свежий воздух и гудки недовольных водителей отрезвили.

– Сука, – прорычала железная леди, став похожей на огнедышащую драконицу. – Вот же, говнюк. Найду, размотаю.

– Едем в школу, – мой приказ прозвучал резко. Даже слишком. – И еще, скажешь Боярцеву, что я может быть беременна, уничтожу. Поняла?

– Слушай, поговори с ним. Это может быть… Он козел, но не мразь. Дань, да послушай.

– Ты меня поняла, – ледяным тоном повторила я. Нет, тут нет ошибки.

Генриета молча кивнула, сунула в бардачок мое свидетельство о разводе, с глаз долой и вдавила в пол педаль газа.

А я уже знала причину, по которой мы сейчас низко летели. Точнее очень прозрачно догадывалась. И от этого мою душу рвало на части. Макар просто выкинул из жизни не только меня, вот и весь ответ.

Я в очередной раз набрала номер теперь уже бывшего мужа. Ответом мне послужили лишь длинные гудки. Общаться с ним я не хотела совсем. Но сейчас, в его руках была судьба мальчика, за которого я готова была в пекло полезть. Нехотя набрала номер матери Макара. Она ответила сразу.

– Здравствуйте, я бы хотела поговорить с вашим сыном, – стараясь не дрожать голосом выдохнула в трубку.

– А его тут нет, детка. С тех пор как вы поселились в его доме, мать стала ему ненужна.

– Он сказал, что вам плохо. Я подумала… Передайте ему, если появится, что у его сына проблемы. Что он ему нужен.

– Знаете, мне вас жаль, – женщина на том конце провода не показалась мне сострадательной. По крайней мере ее голос звучал совсем равнодушно. – Жаль. И мальчика тоже. Макар не умеет быть постоянным. Он наигрывается быстро. У него есть только одна привязанность. Скорее всего он сейчас у Кэт. Она много лет терпит этого ходока, а он всегда возвращается к ней. Это неизбежно было. И ребенок этот… он не нужен ему. Вы ломаете жизнь и себе и мальчику и Макару. Оставьте его в покое.

Дослушивать я не стала. Бросила трубку.

Лешка сидел в кабинете директора – маленький и потерянный. Прижавшись к Ольге Константиновне, странно сегодня мягкой. Исчезло это противное выражение с ее лица, и женщина сразу стала миловидной.

Мне жутко захотелось прижать к себе моего испуганного мальчика, укрыть от всех бед, взъерошить льняные волосики на его макушке и пообещать, что все будет хорошо. Но сейчас я сама была не уверена в этом простом постулате, оказавшимся совсем неочевидным. Как там Лешка говорит? Не жили богато, не фиг начинать?

– Данька, – всхлипнул мальчик, уткнувшись носом в мой живот. – Ты не дурная. Это я виноват во всем. Хотел как лучше.

– Спокойно, мы все решим, – сама в свои слова не веря выдохнула я, поежившись под слишком пристальным взглядом Горгоны, который сейчас был совсем незлым. Скорее сочувствующий, жалеющий.

– Мальчика успокойте, – прокаркал брылястый мужик, сидящий за шикарным столом. Да уж, раньше директора школ жили гораздо скромнее, и не имели таких выражений лица, будто весь мир пал ниц к их ногам, обутым в ботинки из дорогой кожи. – Вы понимаете, что я вынужден исключить вопросного ребенка их этого учебного заведения? Нам не нужны проблемы. Я взял Алексея только из уважения к человеку, который за него хлопотал. Ребенок неблагополучный, опекуны оказались неблагонадежными. А у нас учатся дети из высшего общества. Что скажут достойные члены общества, узнав что за одной партой с их чадами сидел байстрючонок? Вы бросаете тень на доброе…

Лешка сник в моих объятиях. А мне на глаза начала опускаться красная пелена.