Дурная примета

И поскольку он не нашел, что ответить, стоял молча посреди комнаты, засунув руки по локоть в карманы, она продолжала:

— Ох, и что только выйдет из этой твоей затеи. Такую молоденькую в дом…

— Затеи, затеи — больше тебе нечего сказать?

Но Боцману еще припомнится этот разговор…

Стина направляется в горницу. Перед дверью она чуть задерживается, убирает со лба непослушный завиток и входит. Она не ожидает ответа на свой стук, просто открывает дверь, быстро переступает порог. И Берта говорит ей с постели:

— Ну вот, Стина, ты и пришла…. У нас тут все уже вверх дном. Болею все, болею, и никак не легчает…

Стина стоит у постели, видит изможденное лицо на подушке, обрамленное спутанными темными волосами, видит усталые глаза, пожелтевшие белки. Сердце у Стины вдруг дрогнуло и горячо забилось. Нет, эта женщина, лежащая в подушках, не заносчивая, она просто больная, и больше ничего. Напрасно было все беспокойство.

— А что все-таки с вами, фрау Штрезова? Линка Таммерт говорила, будто желчь у вас разлилась…

— Ах, и желчь, и почки, и мочевой пузырь, а в общем-то вон он, сорванец, все силы мне вымотал…

Она показывает на зыбку. Стине не хочется заглядывать в нее. О том, как мальчонка плох, Боцман рассказывал ей уже не раз. «А Бюннинг все-таки со всех сторон мерзавец, — думает Стина. — Даже молока не дает для такого малютки!»

— Ничего, все будет хорошо, — утешает она.

Берта с тревогой смотрит на Стину. Долго длится молчание. Потом Берта произносит:

— Значит, ты в самом деле хочешь жить у нас?

В ее тоне слышится что-то такое, что не нравится Стине.

— Я-то вообще ничего не хочу, фрау Штрезова. Я должна здесь жить, от меня этого хотят.

— Почему? Кто так сказал, кто этого хочет?

Стина пожимает плечами.

— Лучше уж здесь, чем где-нибудь еще, — говорит она, словно не расслышав вопросов Берты. И поскольку она считает, что поговорили уже достаточно, помолчав, добавляет:

— Ну, так спокойной ночи!

Тихим голосом Берта тоже желает ей спокойной ночи, и Стина, выходя из комнаты, чувствует на своей спине испытующий взгляд больной. Но она не собирается откровенничать. Кое-что она твердо решила держать про себя.

*

Каждый знает свое место в кабачке у Мартина Биша — угреловы, владелец верфи Вампен, лавочник Клозе, рядовые рыбаки, а также и батраки из имения. Батраки приходят только в субботние вечера и долго не засиживаются. Кто чуть свет расстается с соломенным тюфяком, тот вечером не разгуляется. Мартин Биш со всеми одинаково дружелюбен. Разливает водку, дает спички, кому надо раскурить трубку, записывает, кто сколько выпил, ибо рыбаки в большинстве расплачиваются летом. И каждого посетителя Мартин Биш встречает вопросом, в котором слышится неподдельный интерес:

— Ну, что новенького?

В деревне всегда что-нибудь да происходит. Иной раз у кого-нибудь опоросилась свинья — и то событие, а иной раз смерть уносит едва народившегося ребенка… А бывает, что в море во время лова случится что-нибудь удивительное, необычайное, что-нибудь веселое, или прискорбное, или постыдное. Иногда произойдет потасовка в виде исключения где-нибудь вне стен бишевского кабачка. Мартин Биш все хочет знать, он хочет быть в курсе всех подробностей. И его отношение к новостям не бесстрастное, в его высказываниях сквозит неподдельное участие, а иногда и готовность прийти на помощь, если таковы обстоятельства.

«Ну, что новенького? — Да что ты, скажи пожалуйста! — Не может быть! — Ну, это ты поди расскажи кому другому, а мне нечего очки втирать. Ах, бог ты мой, какая жалость, вот уж это действительно не везет человеку! — Завтра схожу к ним, хотя и сами живем не жирно, да уж полфунта солонины велю старухе отрезать, снесу им, больно уж парень-то он хороший…»

Когда входит Йохен Химмельштедт, Мартин спрашивает, как обычно:

— Ну, что новенького?

И Йохен отвечает:

— Боцман только что перевез Ис-Вендландову Стину к себе в дом. Она вроде будет у него постоянно жить.

Мартин Биш только руками разводит. Он ровным счетом ничего не понимает.

— Что бы это значило, Йохен?

— А кто его знает! — отвечает Йохен. — Сам в толк не возьму.

Однако разговор об этом происшествии идет долгий и обстоятельный. Карты на целый час отложены в сторону, даже угреловы прислушиваются. Догадки, пересуды, насмешки, но в общем-то никто не может решить загадку, заданную Боцманом. В конце концов — его дело. Может быть, Стина ему приглянулась? Кое-кто почесывает за ухом: что скажет на это Берта?

*