Дурная компания

- Ну что, доказал? Черт бы тебя побрал! Я тебя убить хотела!

- Убей… Ну, или скажи какую-нибудь гадость.

- Ты… - у нее снова задрожали губы. Неожиданно она пошатнулась, присев на диванчик, и на ее глазах выступили слезы.

- Ну, не надо, пожалуйста, я тебя прошу, - я присел рядом с ней и сам не заметил, как начал гладить ее по голове.

- Что же ты наделал, милый, - ее бил озноб, и на нас уже начали оборачиваться.

- Пойдем погуляем, - предложил я.

- Да, сейчас. - Она встала и нетвердой походкой прошла несколько шагов. - Здесь у вас есть какие-нибудь кафе, где можно посидеть?

- Мак-Дональдс, - пошутил я. - Тебе нравятся простые, грубоватые толстые мексиканцы и колющиеся наркотиками школьники?

- Мне уже все равно, - она вдруг рассмеялась, и ее глаза засветились лукавой искоркой. - Вот так кавалер, не видел меня много лет и ведет в Мак-Дональдс.

- Хорошо, хорошо, здесь есть итальянский ресторан, в котором подают плохо сваренные макароны, посыпанные какой-то зеленоватой дрянью.

- Пошли куда угодно, - голос ее неожиданно почерствел, и я почувствовал пустоту внутри.

Мы вышли на залитую солнцем площадь, и она достала из сумочки сигареты.

- Ты куришь? - с удивлением спросил я.

- Да, иногда много, - она странно скривила губы и затянулась.

- В Америке принят стерильный образ жизни, - я с увлечением развивал эту тему, которая давала возможность говорить, не притрагиваясь к тому, что тяжелым грузом лежало на сердце. - Курить нельзя, часто даже на улицах, зато у каждого дома полы застелены жуткими синтетическими коврами, с которых летит стекловата, и поэтому у них каждый второй болеет раком. Так что все скомпенсировано.

- В Европе почти все курят. - Я смотрел на ее рот, губы, которые я когда-то целовал, прислушивался к ее голосу и чувствовал, что растворяюсь в этой женщине, как когда-то, когда оплот социализма казался нерушимым и на дачном участке росли дикие цветы…

Мы шли мимо памятника Ленину. Вождь пролетариата с простертой вперед рукой, изрядно обгаженный не обладающими классовой мудростью птицами, скорее напоминал кургузого мужичка с Рижского рынка, пытающегося сбыть по кооперативным ценам свой товар. Было прохладно, дорожка, уходившая от станции, вела между домиками старых большевиков, мимо маленького мостика через речку, в которой переливались под черной водой водоросли, мимо высоких, заслоняющих небо елей, пруда, на котором на плоту катались дети, отталкиваясь ото дна длинными шестами, маленькой плотинки, в которой шумела, переливаясь, вода…

- Когда я была маленькой, мы сюда приходили ловить пескарей и купаться, а с цементной плотины прыгали, - сказала она.

Воздух уже пах осенью, запоздалые сыроежки тут и там торчали около лесной тропинки. Начинало вечереть.

- Странно, - она посмотрела на усыпанную желтыми листьями лесную опушку. - Папа катал нас на велосипеде, в домах играла музыка, и все казалось таким надежным, устойчивым. Мы убегали в лес играть в индейцев, помнишь, давным-давно шли такие романтические фильмы? Смуглые индейские девушки ходили с накрашенными губами, их непременно спасали от злодеев благородные мужчины, и справедливость всегда торжествовала. Мне иногда кажется, что все это было сном… По выходным в гости приходили соседи, мы разводили костер, жарили шашлыки. Родители разговаривали, смеялись, пили вино, и, казалось, эта жизнь никогда не закончится. А потом мы как-то незаметно начали взрослеть, научились тихо издеваться над программой новостей и вести конспекты по политической экономии. И вдруг заболел и умер папа, и тогда я поняла, что этот мир исчез навсегда.

Я обнял ее. Она вздрогнула от неожиданности и посмотрела на меня своими черными глазами, учащенно дыша.

- Я… - я запнулся, с трудом сдерживаясь и ощущая напряженные и дрожащие плечи, отзывающиеся на едва заметные прикосновенияя моих пальцев. - Ты знаешь, у тебя удивительные глаза, я в них будто тону. - Я поцеловал ее, с каждым мгновением все более теряя ощущение реальности. Странное, поглощающее до основания чувство неожиданно захватило меня, я парил в темном пространстве среди звезд, испытывая при этом нежность, желание всегда быть с ней и слышать, слышать это учащенное дыхание…

- А ты не умеешь целоваться, - смеясь, сказала она, потирая пальцем губу, и оттого показалась еще более прекрасной.

- Ничего себе, - я ощутил приступ ревности. - Мне этого еще никто не говорил!

- Я тебе говорю, - глаза ее смеялись, смотрели прямо в мои, и неожиданно взгляд ее изменился. - Пойдем быстрее.

Мы прошли мимо ветвящейся стены плюща, покрывавшей калитки и покосившийся забор, и оказались около ее дома. Откуда-то издалека тянуло сладковатым дымком, какой бывает от горящих осенних листьев. Она открыла дверь на скрипящую под ногами веранду. В углу спрятался старый диван с обтрепанными подушками, а на столе, покрытым вытертой клеенкой, стояла бутылка из-под молока с засохшими полевыми цветами.

- Поцелуй меня еще, - она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот, и в ее глазах снова появился туман…