Дурман

Однажды, прибираясь в доме, Тошка вытащила сундучок с книгами Минчо и поставила во дворе под навес. Иван проходил к сеновалу за сеном, увидел сундучок, оставил корзину и начал с любопытством разглядывать пыльные книги. Их было немного, не больше трех десятков. На первой странице каждой книги Минчо написал свое имя. Иван смотрел на мелкий, но четкий почерк брата, и вдруг ему стало грустно. Вот по этим книгам учился брат, из них черпал свои знания, так что любого ученого мог за пояс заткнуть. Сколько же всего было заключено в этих книгах, какие премудрости скрывал в себе этот маленький, неказистый сундучок… И как это Иван до сих пор о нем не вспомнил, да ведь ему надо все перечитать, от корки до корки… Больше всего было брошюр, но попадались и толстые книги. Сколько раз Минчо ему их в руки совал, читать заставлял! И вот теперь только, когда Минчо нет на свете, у Ивана проснулось любопытство. Он был уверен, что если прочтет все братовы книги, особенно вот эти, которые потолще, он наберется знаний, которыми Минчо сражал, и не только своих, но и чужих. Иван выбрал самую увесистую книгу и закрылся в хлеву. Но еще на первой странице почувствовал, что его клонит ко сну. Он не нашел в ней ничего интересного, там говорилось о каких-то экономических силах, но что это за силы, Иван так и не понял. Он перелистал еще десять страниц в надежде отыскать чего-нибудь поинтереснее, прочитал одно место, перешел на другое, но нигде не мог найти ключа к знаниям Минчо. Взялся за другие, тоже толстые книги, но и там то же самое. Да и в брошюрах та же скука и сухота. Было еще три-четыре книжки рассказов. Один из них показался ему интересным, но дался он ему нелегко. Читал-то Иван почти по складам, совсем отвык, да и мысли-то и дело уходили в сторону, все перескакивали на улицу, в кофейню. Вместо страниц книги он видел людей, посиделки, деревенские толоки. Но все же книжки с рассказами он отложил. Когда будет свободное время, начнет снова.

— Сестра, — сказал он Тошке, — смотри, как бы Пете не порвал.

Тошка радостно кивнула. За все это время Иван впервые к ней так обратился. И когда он направился на гумно, она долго рассматривала книжки, листая страницы. И крупные, теплые слезы закапали из глаз… Вот имя Минчо, написанное его рукой, ясные четкие буквы… Как ей захотелось прочитать все это, все, что читал ее Минчо. Но где взять время? Да и что скажет свекровь, когда увидит ее с книгой в руках?

25

Иван чихнул, закашлялся, ахнул от боли. Голову раскалывало, плечи словно свинцом налились. Старая засуетилась около сына.

— Может, заварить липового цвету, а, сынок? — спросила она, тревожно всматриваясь ему в лицо.

— Хорошо, завари.

— Или, может, горчичники поставить?

— Что я, ребенок? И так пройдет…

— Ну, выпей тогда чашку вина с черным перцем. В прежние времена мы так лечились.

Иван молчал. Старая смотрела на него с тревогой.

— Вина, пожалуй, дай, — усмехнулся он краешком губ.

— Вот увидишь! Как рукой снимет всю твою хворь, нутро прогреет.

Старуха встала и быстро спустилась в подполье. Налила вина, отпила немного, облизала губы и задумалась. Потом долила чашку. „А есть у нас черный перец?“ — подумала она, и вдруг перед глазами у нее встал узелочек с семенами дурмана, спрятанный на дне сундука. Она вздрогнула. Страх ли это был или, может, радость, она и сама не могла понять… Да ведь в вино и дурману можно подсыпать?!.. Совсем немного! Чуть ошибешься и… Старая снова вздрогнула. Как же она может ошибиться, ведь это для сына вино-то, а вот если для нее… Вот как она отделается от нее, вот как все устроит… И имущество спасет!.. И как это она до сих пор не додумалась? О чем думала? Куда смотрела? Руки у старухи задрожали, несколько капель вина пролилось на земляной пол… Теперь все ей виделось так просто и ясно. Никто ни о чем не подумает, никому и в голову не придет. Да и кому может прийти на ум такое? Вдовая, скажут, была, невмоготу ей стало, вот и… Старуха пришла в себя. „Нет, нет, лучше не так. Пусть другое подумают. Просто была жива-здорова, и вдруг судороги схватили, и как была на ногах, так сразу и кончилась… Вот как надо… Мало ли как люди умирают… Ходил жив-здоров, а потом — раз и кончено. Да и теперь все разговоры о неладах у них в доме затихли, люди думают, все уладилось… вот и пусть.“

Старуха выпрямилась и полезла наверх по ступенькам лестницы. Но ее так и качало из стороны в сторону, а отчего, она и сама не понимала. Со страху? Да нет, какой тут страх еще… От радости? Нет, рано еще радоваться. Пока не доведет все до конца, пока не уберет ее со двора вон, радоваться нечему. Откуда ей знать, что у нее на уме. Может, завтра окрутится с кем-нибудь, тогда ищи свищи, давай ей вино с дурманом… А, может, и пить не станет. От такой упрямой всего ждать можно.

Но все же старуха была рада, что нашла выход. Да такой простой и легкий. Никто и думать не додумается, что да как случилось… „Никому и в лоб не влетит!“ — повторила она твердо и крепко сжала в руках чашку с вином.