Дурман

Однажды ему удалось вернуться вовремя. В другой раз еще на крыльце снял обувь, чтобы не шуметь, и незаметно прокрался к постели. Или, может быть, она притворилась уснувшей? В третий раз она не спала, ждала его. Сердитая, с всклокоченными волосами, видно, только что проснулась, она не сказала ему ни слова, только упала на подушку и начала причитать тихим, печальным голосом, как по покойнику:

— Почему господь не прибрал меня вместе с отцом твоим, почему оставил здесь горе мыкать, зачем, для чего только живу в этом доме? Здесь меня ни во что не ставят, только измываются да насмешки строят… Боже всемилостивый, возьми меня к себе поскорее, пусть они, куда хотят, ходят, не стану им мешать, досаждать своими советами. Помоги им отделаться от меня, от постылой матери!

Иван усмехнулся: она говорила так, будто Минчо еще жив. Хотел было одернуть ее, но не посмел. Эти слезы и причитания оставили в душе его какой-то горький, противный осадок. Он не ожидал, что она так его встретит. Что он мог ей сказать? Как объяснить? Сам-то он понимал ее: один он у нее остался, вот она и трясется над ним, как бы чего не вышло. Ну, как ей понять? Попытаться объяснить? И слушать не станет, только попусту время потеряешь…

— Ну, довольно! Это в последний раз, больше не буду, — дал он слово, чтобы только остановить эти жалкие причитания и слезы. — Поздно уже, спи.

— Земля черная — моя постель. Не вставать бы мне, не просыпаться больше… А ты ходи себе куда хочешь, можешь вовсе домой не возвращаться, ни забот у тебя будет, ни тревог!

— Хватит, сказал!

— Кричи, кричи! Ругай мать!.. Раз в доме хозяина нет, поноси мать, топчи ее в грязь! Ругай, ругай! Я тебя плохому учу, добра не желаю… А они — чужие-то, по шерстке тебя гладят, умные слова говорят… О, господи, боже мой! Сколько мне еще терпеть эти муки?

Иван схватил одеяло и убежал на гумно. Сердце кровью обливалось, хотелось закрыть глаза и бежать подальше отсюда. Нет, мать его в покое не оставит, будет реветь, будет выть, долдонить одно и то же, пока он не выйдет из себя, как в эту ночь… Оставшись совсем без сил, окончательно опустошенный, убитый, он еле добрался до амбара, где спал раньше, и свернулся было там. Но вдруг подумал: начнет еще искать… И взобрался на сеновал. Лежа в углу, прислушался. Кругом было тихо, спокойно, ни звука, даже собаки не лаяли. Посиделки кончились, над деревней не звенели звонкие девичьи голоса, только жуки-древоточцы точили старые балки сеновала, упорно вгрызаясь в дерево с резким, противным звуком. Иван попытался отделаться от этого звука, не вслушиваться в него, но не смог. Как назло, чем больше он старался отвлечься, тем сильнее был этот звук, будто рождался где-то в глубине его мозга. Мысли стремительно пробегали в голове, путались, рвались. Он хотел сосредоточиться на чем-нибудь одном, но тщетно. Ему чудились то споры его товарищей, то причитания матери, то обрывки каких-то давних разговоров со знакомыми и случайными людьми, какая-то пустая болтовня… Он попытался думать о своей девушке, о последних свиданиях, вспомнить их разговоры. Но и на этом не задержалась его мысль. Все выглядело мелким, пустым, ему было даже досадно, как он мог говорить такие глупости…

Закричали первые петухи.

Иван слез с сеновала, кутаясь в шерстяное одеяло.

Стояла светлая, спокойная, прохладная ночь.

9

Лицо Тошки совсем осунулось, вытянулось, исчез нежный румянец на щеках, скулы обозначились резче, нос заострился. В округлившихся глазах уже не было той сердечной веселости, которой прежде светилось все ее лицо. Брови скорбно поднялись, и две глубокие морщины прорезали высокий лоб. С того злополучного дня никто больше не видел улыбки на ее губах. Тяжелое горе, казалось, придавило ее к земле, неуемные слезы исказили лицо. А тут еще вечное злобствование и придирки свекрови. От гнетущего страха перед будущим сердце ее словно окаменело, и она замкнулась в себе. Она была уверена, что, улыбнись она хоть краешком губ, свекровь тут же скажет: „Радуется, что осталась вдовой“. Иногда Тошка сама себя подбадривала, пытаясь не обращать внимания на косые взгляды и ядовитые словечки, но это ей не удавалось. Часто думала о прошлом. Как хорошо им жилось раньше! Ходили на работу в поле, отдыхали в тени деревьев или на межах. А сколько было смеха и веселья, когда к ним приходили соседи! Минчо рассказывал им, что где произошло, растолковывал последние события в мировой политике. От него Тошка узнала, что Германия хочет напасть на Россию, что Япония будет помогать Германии, но Франция и Америка им не даст. Италия и Англия тоже чуть не вцепились друг в друга, но почему — это ей было не ясно. Не могли поделить какое-то море, хотя Тошка и не представляла, как можно разделить море. Она не видела море, но еще из сказок знала, что моря безграничные, и каждый может плыть, куда захочется. Можно делить землю, это она понимала. Но воду… Тошка вспоминала эти разговоры, и прошлое казалось ей прекрасным, но мимолетным сном. Она убеждала себя, что рождена на муки и страдания, и радости жизни не для нее.