Дурман

Иван встал и молча пошел на гумно. Там он завернулся в дырявое одеяло и лег на спину, глядя на Млечный путь. Он знал звездное небо, как свою ладонь, привык ко всем его переменам, цветам и оттенкам, поэтому его взгляд скользил по нему, ни на чем не останавливаясь. Он думал о разговоре с матерью. Глубокое отчаяние охватило его, лишило сил. Беда одна не приходит — Минчо умер, а теперь вот все пошло наперекосяк, все смешалось. Совсем бессознательно он встал на сторону матери. Теперь, когда она ему все открыла, это была и его сторона. Еще недавно он досадовал на нее, готов был ругать за то, что постоянно придиралась к Тошке. Но теперь, после разговора с матерью, точно пелена с глаз спала. „Значит, по закону — повторял он, попытался собраться с мыслями, — значит, и сестра сделает так, как Станка Вылюва…“ Если бы мать не рассказала ему про этот случай, ему никогда не пришло бы такое в голову, хотя сам случай ему был известен очень хорошо. Знал, и сколько декаров она взяла, и какие участки, и как суд проходил. Тогда вся деревня разделилась на две партии. Одни говорили, что она не должна требовать свою долю, хотя закон и давал ей на это право, другие ее защищали и осуждали свекровь и деверей за то, что лезли на нее с кулаками. Минчо и все его друзья встали на ее сторону. „Имеет она на это право, и она тоже человек, — говорил он, — а оттого, что никакого приданого не принесла, так не подыхать же ей теперь с голоду…“ Только сейчас вспомнил Иван этот разговор. Он тогда еще маленький был, не обратил на эти слова внимания. Даже удивлялся, почему брат из-за чужих дел с людьми ссорится. Тогда Петко Вылюв в самом деле поссорился с Минчо, люто возненавидел его и перешел на сторону Георгия Ганчовского… Разве могло прийти в голову Минчо, что и в их доме может случиться такое же?

— Значит, по закону! — отчаянно мотал Иван головой, — значит, от всего свою часть возьмет, отделится, как брат бы отделился…

Что же тогда у них останется? Они с матерью возьмут две доли. Тошка и Петю — одну. Но у них всего-навсего сорок восемь декаров земли да декар приусадебного участка вместе с домом. Значит, она возьмет шестнадцать декаров. Сколько же у них останется? На что жить будут? Хватит ли прокормиться? Правда, их с матерью будет двое, но ведь ему пора уже жениться, станет их трое, а потом… потом, не век же им втроем жить?.. А сколько с тридцати декаров возьмешь? Тошка, небось, самые лучшие участки возьмет, те, что их кормят… А хорошей землицы всего-то пятнадцать декаров, остальное — краснозем, липкий, как клей: обрабатывать трудно, а родит плохо.

— Что же она возьмет? — тревожно спрашивал сам себя Иван. — С какого конца?

Как бы так поделить, чтобы ей выпали участки поплоше? Ну вот, прикинул он в уме, земли у Дорожки. Но не в силах был расстаться ни с одной полоской. Ему были дороги деревья, кустарники, даже зарослей на межах ему было жаль. В их тени он отдыхал когда-то, опахивал их плугом или обходил с серпом в руках, на ветках деревьев висели его сумка и баклажка. Каждый комок земли прошел через его руки, каждый камень своими руками в поля вынес. На этих нивах прошли лучшие дни его жизни, отсюда он украдкой засматривался на девушек во время жатвы и пахоты, там мечтал о своих зазнобах, там его сердце радостно билось в предвкушении любви, семейной жизни…

Если бы доля эта полагалась только Пете, Иван дал бы ему самую лучшую землю. Но теперь чужая нога ступит там, чужие руки будут собирать там плоды этой земли, чужие глаза будут радоваться даровому, без труда приобретенному добру?

— Неправильно это! — стиснул зубы Иван. — С какой стати?!

И он начал кроить другое: нельзя ли забрать ребенка? Да и бездетной вдове легче выйти замуж! Ну а она, сколько там полагается, пусть свое возьмет. Или, может, они ей деньгами выплатят. Подпишут договор, а там за два-три года скопят денег…

Иван запнулся.

Как в наше время накопишь денег?! Да у него денег на пару ботинок нет, а тут целая доля! Пустая затея!.. Она ведь не только землю возьмет, ей полагается часть и от двора, от дома, от утвари, от всего.

— Нет! — махнул отчаянно Иван рукой, болью сжало ему сердце. — Не найти нам столько денег при таком кризисе. Да и с каждым годом жизнь становится все труднее: новый год — новые расчеты, не те, что в прошлом году… Потом на деньги она и не согласится. Возьмет ребенка и имущество, а они останутся у разбитого корыта со своими жалкими остатками…

— А может, попросить ее? — подумал с надеждой Иван. — Не такая уж она несговорчивая. „Так и так, дескать, раз у тебя новая жизнь, новое счастье, уходи, но только не проси много, не разрушай хозяйство…“ „Ну, ладно, — скажет она, — дом берите, вам оставляю, а мне давайте за него Кабатину“. И дадут, в наше время разве новый дом построишь? А без Кабатины — им конец, она их кормит…