Дурак

Она снова хочет пнуть меня, но Юстиниан поднимает меня на ноги, говорит:

— Спасибо, госпожа, теперь, пожалуй, настало время расставаться!

— Расставаться? Но как же ключ?

— Врет она все про ключ, просто сумасшедшая старушка! Спасибо за завтрак, хотя он и является кирпичиком для моего будущего диабета!

— Кто эти люди? — спрашивает Хильде.

Ниса говорит:

— Социальные работники.

— Где Офелла? — спрашиваю я. Юстиниан подталкивает меня к коридору.

— Она сама разберется, взрослая же девочка!

Я оборачиваюсь. Хильде стоит у кресла, кажется, будто она позирует невидимому художнику. Но кажется так ровно до тех пор, пока она не издает визг. Я различаю в нем проклятья.

— Отродье! Выродок, пусть бог покажет тебе, что такое горе! Пусть бог покажет тебе, что чувствовала я! Одиночество, Бертхольд, одиночество! Мразь! Мразь, как и твой сын! Ты заслуживаешь смерти! Пусть погаснет звезда, под которой ты рожден!

Затем голос ее снова переходит в визг, и редкие слова, которые встречаются в этом потоке звука уже не произнесены на латинском, а оттого кажется, что она бессловесно воет. А на самом деле, наверное, еще хуже проклинает меня на варварском.

Юстиниан и Ниса выталкивают меня из квартиры, закрывают дверь, а Ниса еще и спиной к ней прижимается.

Я спускаюсь по лестнице, но к первому этажу голова так раскалывается, что приходится сесть на ступеньки. Я и не замечаю, как Ниса садится рядом. Юстиниан обходит меня, говорит:

— Чудесная сцена, однако теперь я лучше понимаю твоего отца. Родись и вырасти я в этом болоте и среди этих людей, я бы тоже захватил Империю, только чтобы всего этого больше никогда не видеть.

Наверху до сих пор воет парень, который еще более дурак, чем я, и мне хочется делать это вместе с ним. А вот Хильде замолкает.

— Ты как? — спрашивает Ниса.

— Мы пойдем и еще у кого-нибудь спросим, — говорю я. Наверное, мой голос звучит грустно, но я не отчаиваюсь, просто расстроен, что Хильде так горестно, и я никак не могу помочь ей.

— Вот, — говорю я. — Я попрошу папу приехать к ней, когда он будет в порядке. Может, они помирятся?

Юстиниан начинает смеяться, но Ниса дергает его за рукав, говорит прекратить и снова пристально смотрит на меня. Она показывает мне нож с красивой ручкой, лезвие блестит и перепачкано кремом.

— Смотри, я нож украла.

— Это не очень хорошо, — говорю я. — И вообще чаепития это не очень хорошо. Еще ни одно не закончилось счастливо.

Я прижимаюсь головой к холодным поручням, и боль перестает быть такой горячей.

— Нужен ключ, — говорю я.

— Нет, ключ точно больше не нужен, — говорит Офелла. Я по-прежнему ее не вижу. Сверху, прямо мне в ладони, падает ключ, и я слышу, как она спускается вниз по лестнице.

— Старая стерва это заслужила, — говорит она. — Кроме того, он очаровательный.

Последняя часть оправдания выходит не очень убедительной, но очень милой. Я смотрю на ключ в моих ладонях, множество завитушек переплетаются на его основании, а в самом центре его блестит, отправляя концы своих лучей во все стороны, золотая звезда.

— Спасибо тебе, Офелла!

— Я хочу накопить денег и поступить в университет, а не узнавать, что такое кочевая жизнь. Так что ты не в долгу передо мной.

Я сжимаю ключ в ладони, в этот момент дверь наверху распахивается, и я слышу стук каблуков Хильде.

Я, Юстиниан, Ниса и, наверное, Офелла одновременно срываемся с места и бежим вон из подъезда, и потом не останавливаемся тоже. Я крепко сжимаю ключ в руке и чувствую, как пульс бьется даже в ладони.

Глава 11

Мы бежим очень долго, а мне и вовсе кажется, что бесконечно, но боль в голове утихает, хотя кровь пульсирует, как горячее море. Мне кажется, мы никогда не остановимся, но я не уверен в том, что хочу. Движение становится частью меня, и мне нравится, что мы бежим вместе. Наверное, у меня внутри все еще есть кто-то первобытный, которому нравится бегать с другими такими же.

Останавливаемся мы только совершенно потерявшись. Ниса, которая быстрее нас всех, потому что скорость ее уже не человеческая, останавливается у детской площадки, разворачивается, будто пытается загородить дорогу бегущим коням. Мы тормозим, и я едва не падаю, проехавшись по влажной, темной земле.

— Офелла? — говорю я.

— Я тут, — отзывается она, я слышу ее прерывистое дыхание, но не вижу, покраснели ли ее щеки и растрепались ли волосы. А мне хочется увидеть.