Дурак

— Но подумай, разве дурачок вроде тебя, милый, не имеет доступа в тонким материям? Не думаю, что тебе нужно что-либо лить, кровь, молоко или мед, ты и без того куда лучше настроен на взаимодействие с чужими мирами. Когда я был мальчиком, рядом с нами жил человек вашего народа. Он прошел от Рейна до Евфрата, потому что так ему велели голоса в голове. Так вот, он говорил мне, среди прочей бессмыслицы, что всякий вопрос уже содержит в себе ответ. Найди ответ в самом своем вопросе.

— Сразу видно, что ты — жрец, папа, — говорит Ниса. — Очень обтекаемая формулировка.

— А в чем мой вопрос? — спрашиваю я.

— Как Марциану попасть в мир своего бога, дорогой. Не кому-либо другому, а именно тебе. Ты как патриархи наших народов должен найти свой пусть, и чужой пример тебе ни к чему.

— Я могу искать его годами!

— Можешь, — соглашается Грациниан. А потом снова встает со скамейки. — А вот я с тобой годами говорить не могу.

И тут я замечаю, что говорили мы очень долго — небо светлеет. Первым приходит запах — запах земли и плоти, который перебивает глубокий аромат зелени в саду. А потом, когда первый луч солнца падает на лицо Грациниана, я вижу, как плоть клоками сходит с его щеки, обнажая кость. Серое, гнилое мясо и белая кость, ничто кроме глаз в нем, кажется, не имеет цвета. Глаза сухие, зато влажно блестят под лопнувшей кожей черви, они ворочаются, как беспокойные, крохотные дети. Грациниан одевает перчатки на руки, от которых остались кости с редкими клоками высохшей кожи на них.

Его зубы все еще обнажены, живое существо в нем выдают только они и сияющие желтым глаза.

— Мы заболтались, а меня так и тянет перекусить, мой дорогой. Хорошего утра!

Он касается тем, что осталось от его губ лба Нисы, и она без брезгливости принимает поцелуй. Я замечаю, что в голове у него дыра, осколки черепа открывают темный провал, в котором давно уже не осталось ни крови, ни мозга. Так вот как он умер. Грациниан наматывает черный платок и надевает капюшон. Теперь видно только его глаза. Голос у него прежний, мягкий, веселый, и не скажешь, что этим голосом говорит мертвец.

— Спроси еще у кого-нибудь, Марциан. Я даю советы твоей душе, а тебе нужен тот, кто даст их твоей голове.

Он касается своей холодной рукой в кожаной перчатке моей макушки, и хотя он всего на пару сантиметров выше меня, я чувствую себя очень маленьким.

Наверное, это потому, что Грациниан вдруг кажется мне древним (а ведь он умер максимум двадцать лет назад, если учесть, что Нисе девятнадцать).

Грациниан уходит, в утреннем свете он кажется тенью. Я смотрю на Нису и вижу, что трупных пятен на ней больше, теперь они яркие, кое-где кожа лопнула и гниет, а губы у Нисы — совсем синие. Я беру ее за руку, потому что знаю, что она смотрит на Грациниана и думает, какой еще будет.

Под ее кожей гниет кровь, ее сгустки можно почувствовать, но мне не противно. Теперь днем ее за больную не выдашь. Только если за прокаженную, наверное.

— Распухну, почернею, потом станет легче.

— Тебе плохо?

— Нет, только холодно.

У Дворца Ниса надевает платок, а я звоню Кассию, и он снова встречает нас.

— Ты меня задолбал!

— Правила есть правила, — говорю я.

Папа тоже так часто говорил.

Ниса прижимает к себе пакеты, счастливая настолько, что даже не очень заметно, какая мертвая. Она говорит:

— Я пойду разложу вещи!

— А я поговорю с Кассием.

Ниса проскальзывает мимо Кассия, в полутьме коридора ей удается не продемонстрировать Кассию пятна на руках.

— С чего это ты интересно взял, что я хочу с тобой говорить?

Голос у него веселый и задорный, будто он не устал и не волнуется. Я никогда его в плохом настроении не видел, в ярости — да, а вот грустным — ни разу. Кассий отвешивает мне подзатыльник, не особенно соизмеряя силу, так что даже больно.

— Где шлялся?

— Я ищу способ попасть к богу и выпросить у него папу обратно.

Кассий смеется.

— Дурак ты, Марциан. Жизнь она не для дураков сделана. Ты бы заткнулся и не делал больно матери и сестре.

— Но я смогу.

Уголок рта Кассия подскакивает вверх, получается то ли улыбка, то ли гримаса.

— Хороший ты парень, был бы поумнее, цены бы тебе не было.

А потом он орет:

— Прекрати заниматься глупостями! Ты здесь не для того, чтобы привести девку в дом, когда отец болеет, шляться неизвестно где и делать вид, что ты у нас пророк! Башку включи, слабоумный! У твоего отца в голове помутилось, но это временно! Меньше языком трепать надо! И больше будь рядом с женщинами, у которых ты сейчас один защитник! Придурок, мать твою!

Я зажимаю уши, потому что кричит Кассий громко, а потом кто-то кричит еще громче, и мы оборачиваемся на голос одновременно. Голос женский, но я сразу понимаю — не мамин и не Атилии. Кассий бежит наверх, я бегу за ним.