Дунечка и Никита

- Барышня, - сказал он, - что за безобразие, я уже три раза писал вам в книгу - когда будет боржоми? Я не могу пить нарзан, у меня кислотность пониженная.

<Вот сволочь, - подумал Степанов. - Нарзан ему нельзя пить. Кислотность у него не та>.

Он вспомнил, как в сорок втором кто-то сказал, что очень вкусное кошачье мясо, и они поймали кошку, у которой были котята на чердаке. Они ждали, пока котята чуть повзрослеют, а потом уж не могли дождаться толком от голода, поймали кошку и притащили ее в подвал.

- А кто ее прибьет? - спросил Витька, по кличке Фантя.

Все смотрели друг на друга и молчали. Фантя считался командиром. Он снял с себя ремень и обвязал его вокруг кошкиной шеи. Кошка лежала у него на коленях, и, когда он начал обвязывать ремнем горло, она стала мурлыкать и тереться об его острые колени. Было так же тихо, как и сейчас в этом кафе, только где-то медленно капала вода.

- Ну, - сказал Фантя, - уходите.

Ребята ушли и стали за дверью. Сначала было тихо, а потом кошка страшно и тягуче замяукала, а после она стала кричать, как человек. Когда ребята вошли в котельную, Фантя лежал на полу, - ему нечем было тошнить, кроме как горькой зеленой желчью. Он был исцарапан до крови, а рядом лежала кошка - сейчас она казалась маленькой, словно котенок.

- Жрите, - сказал Фантя глухо, - я не буду.

<А впрочем, - продолжал думать Степанов, разглядывая паренька за столиком, - зря я сейчас про него так подумал... Как старая брюзга... Его отец голодал - у сына плохо с пузом, за что же я на него озлился? Степанов, Степанов, ты становишься злым, мелочным - а значит, старым... И это очень плохо...>

Парализованная балерина Полина Терентьевна, преподавательница Никиты, долго смеялась, когда Дунечка рассказывала ей про то, как рисовать балерин.

- А ты мне потанцевать не хочешь? - спросила она.

- Хочу, - сказала Дунечка, - а вы смеяться не будете?

- Не буду.

Побледнев от волнения, Дуня вышла на середину большой темной комнаты, подняла кверху руки и стала танцевать свой извечный испанский танец. Никита сел к роялю и стал тихонько подыгрывать ей. Дунечка прыгала, кружилась; маленькое тельце ее было пластичным; лицо ее замерло и сделалось торжественным и отрешенным.

Никита кончил играть, Дунечка остановилась и сделала низкий поклон.

- Ты молодец, Дунечка, - сказала Полина Терентьевна, - ты хорошо танцуешь.

- Мы с ней твист наяриваем, Пол Тере, - сказал Никита.

- Боже, какая прелесть, я ведь ни разу не видела этого танца.

- Это не танец, а загнивание мировой буржуазии, - сказал Никита, но, между прочим, если это загнивание, то загнивать приятно. Кричат, что это плохо. Пошляк может и падеграс станцевать так, что вырвет.

- Никита, здесь девочка, думай, когда говоришь.

- А я все равно знаю, - сказала Дунечка.

- Маленькие дети - добровольные шпионы, - засмеялся Никита и крикнул: - А вот твист! Твист! Твист!

Они танцевали твист до того слаженно и умилительно, что Полина Терентьевна стала им подпевать:

- А вот твист! Твист! Твист!

- Поем твист! Твист! Твист! - выкрикивал Никита, приседая почти до пола.

- Твист! Твист! Твист! - пела Дуня.

Никита посмотрел на Полину Терентьевну и поразился. Она - недвижная, укрытая по горло пледом - показалась ему сейчас танцующей вместе с ними. Сначала он не понял, в чем дело, а потом сообразил - это все от ее глаз. Глаза старухи - громадные, иссиня-черные - танцевали сейчас вместе с Никитой и Дунечкой. Они были так выразительны, что в них сосредоточилось все - и стремительная музыка, и движение, и молодость, и та грация, которая делала имя Полины Терентьевны известным всему миру.

- Дунечка, - сказала Полина Терентьевна, - пусть дядя шалопай почаще приводит тебя ко мне, и я тебе поставлю несколько танцев.

- А я и так стою, - зачем же меня ставить?

- Сообразительность у тебя мамина, - сказал Никита. - Поставить танец - значит показать его.

- А как же Полина Терентьевна мне покажет? У нее ведь нет рук.

- Дуня, ты дурочка, поняла?!

- Совсем она не дурочка, Никиток. Она сказала правду, почему же дурочка? Это ничего, Дунечка, это ничего, что нет рук. Ну-ка стань к станку. Вон, у стены, видишь палки? Это станок. Иди. Только разденься, я посмотрю, какая ты голенькая.

Дунечка разделась и сказала:

- Видите, у меня трусики, как у взрослой женщины.

- Да, прекрасные трусики... Ну-ка, возьмись левой рукой за станок. Ногу в сторону, и - раз! Носочек тяни! Хорошо! Приседай! Ниже! И - раз! Да, из нее можно будет что-то сделать. Еще раз! Носок тянуть! Сесть ниже!

- Вас покормить, Пол Тере?

- Да, пожалуйста.

- А где хлеб ваш насущный?

- На подоконнике.

- Дуня, принеси тарелку.

Дунечка принесла тарелку с гречневой кашей, и Никита стал кормить Полину Терентьевну с ложки.

- Вы как маленькая, - сказала Дунечка, - только послушная. А меня просят: <За маму ложку, за папу ложку>.

- Пол Тере, а я вроде влип...

- Это прекрасно.

- Ничего прекрасного. Там все непонятно. Дитя. И отсутствие фатера.

Дунечка сказала:

- Фатер - это папа по-немецки.

- При чем здесь все это, если влип? - удивилась Полина Терентьевна.

- Ну все-таки...