Дунай

Айзенштадт — город Гайдна, здесь находятся дом, где он появился на свет, и его могила, а также рассказывающий о его жизни музей, в котором хранятся связанные с Гайдном реликвии. 18 октября 1766 года газета «Венский дневник» назвала его музыку прозрачной и чистой водой, хотя и сравнивала ее (полагая, что делает ей огромную честь) со стихами Геллерта, которые сегодня читают разве что филологи-германисты. Возможно, Гайдн оказался одним из последних (или просто редких?) проявлений нетронутой, гармоничной всеобщности, лишенного теней творения. Его вокальный квартет «Старик», ноты которого выставлены в музее, как и песенка «Lieber Augustin»[75], эпитафия Заутера и невозмутимость бедного музыканта, воплощает прозрачное спокойствие прощания. «Hin ist alle meine Kraft, / Alt und schwach bin ich… <…> Der Tod klopft an meine Thür / unerschreckt mach'ich ihm auf, Himmel, habe Dank! / Ein harmonischer Gesang / war mein Lebenslauf» («Силы меня покинули, я стар и слаб… смерть стучится в мою дверь, я открою ее без страха. Небеса, благодарю вас! Моя жизнь была гармоничной песнью»). Уверенность помогла Гайдну не бояться французских бомб во время осады Вены и с детской заразительностью успокаивать других: «Там, где Гайдн, ничего плохого не случится», — повторял он с уверенностью совершенно свободного и решительного человека, который, говоря словами Фрейда, твердо знал, что ему ничего не угрожает.

33. Мрачнее и величественнее

Еще одна остановка в Вене. Одиночество и в то же время ощущение, что вокруг все знакомо. «Запомни чувство бесконечной разлуки, в гостинице, инкогнито», — писал 10 апреля 1900 года Д’Аннунцио в Вену, в день австрийской премьеры «Джоконды», в которой играла Дузе. Подобное чувство встречи с родным и знакомым и одновременно одиночество нередко испытываешь, возвращаясь в отчий дом, который после долгих лет отсутствия трудно узнать.

Идентичность не в последнюю очередь складывается из мест, из улиц, где мы жили и где оставили частицу себя. Карта горы Снежник с названиями полян и троп, безусловно, и мой портрет, образ того, что я прожил и чем стал сейчас. Иногда места оказываются атавистическими, рождаются платоновским анамнезисом души, которая узнает в них себя. Вена — одно из таких мест, где я нахожу знакомое и родное, поддаюсь очарованию того, что всякий раз кажется новым, — так бывает у любящих и друзей. Возможно, чувство, что Вена тебе родная, обусловлено ее природой: перекресток дорог, место, откуда уезжают и куда возвращаются, где история собирает вместе, а после рассеивает по миру знаменитых и никому не известных людей, обрекая всех на бродяжничество, являющееся нашей судьбой.

Этот город — огромное кафе, здесь неукоснительно соблюдается ритуал и в то же время появление и исчезновение посетителей подчинено случайности. Еще Вена напоминает о смерти, о тех, кто окончательно уходит из кафе; здесь каждого, как героя Рота, ведут в крипту капуцинов — попытаться понять, что же такое смерть. Впрочем, в крипте ответа на этот вопрос не найти. Пока я разглядываю надгробия императоров, в голове всплывает отрывок из недавно прочитанной неопубликованной рукописи. Писательница вспоминает, как растерялась, когда преподаватель катехизиса спросил у нее: «Что такое смерть?» Увидев, что девочка не знает ответа, он объяснил: «Разлучение души с телом». Девочка осталась разочарована: она представляла себе смерть иначе — как именно, она и сама не знала, но «мрачнее и величественнее». Вряд ли она имела в виду величие, которым окутаны внушительные надгробия, или величие, которое габсбургский чиновник обещал жаловавшемуся на неизвестность писателю: «Погодите, вот умрете, а потом увидите, увидите — вы точно прославитесь!»

Замки и «дрéвеницы» (Словакия)

1. В аптеке «Красный рак»

Братислава. На входе в старинную аптеку «Красный рак» на улице Михальска потолок украшает фреска с изображением бога времени. Кажется, будто окружающие его настойки и микстуры бросают богу вызов и вместе с распахнутым перед его глазами научным фолиантом грозят лишить волшебной силы, остановить его победное шествие. Аптека XVIII столетия, в которой сегодня расположен Фармацевтический музей, заставляет вспомнить блюдущий порядок и симметрию военный парад, наглядно демонстрирует скромное, но упорное искусство войны против Хроноса. Украшенные цветочными узорами и фразами из Библии кобальтово-синие, изумрудно-зеленые и небесно- голубые сосуды выстроились на полках стройными рядами, напоминающими ряды оловянных солдатиков, расставленных в макетах с изображением знаменитых сражений. Настойки, бальзамы, экстракты, аллопатические, очистительные и рвотные средства замерли на своих местах, готовые ринуться в бой, ежели того потребует военная стратегия или придется отражать неприятельскую атаку. Этикетки и надписи с сокращениями тоже напоминают язык военных: Syr., Tinct., Extr., Bals., Fol., Pulv., Rad.