Дунай

Поражает не только мимикрия, союз двух голосов, слившихся воедино в страстном диалоге, подобно сливающимся в любовных объятиях телам, подобно чувствам и взглядам, совпадающим у людей, проживших вместе всю жизнь. Конечно, в данном случае не обошлось без злоупотребления со стороны мужчины — без типичного и почти крайнего примера присвоения мужчиной произведений, принадлежащих женщине; впрочем, многие произведения, под которыми стоит мужское имя (в данном случае имя Гёте), созданы женским трудом. Но есть здесь и нечто большее. В «Западно-восточный диван» вошли несколько стихотворений Марианны, причисленные к шедеврам мировой поэзии, но после них она никогда и ничего не писала. Читая ее оды восточному и западному ветру, любовную песнь, превращающуюся в дыхание самой жизни, невозможно поверить, что Марианна больше ничего не сочинила. Вместе с короткой сказкой об умирающей розе, написанной ученицей первого класса, стихи Марианны доказывают, что поэзия выше личностей, что ее рождают таинственное соединение и совпадение элементов — так же как определенная конденсация пара, вызванная случайным или трудно предсказуемым сочетанием ряда факторов, приводит к тому, что начинает лить дождь, продается больше зонтиков, а такси, наоборот, не хватает.

Говоря о своих шедеврах, уроженка Австрии Марианна могла бы повторить любимое Музилем австрийское выражение «es ist passiert» («так уж вышло…»): внезапно душа и целый мир идеально слились, рука принялась выводить слова, подобно тому как рука другого человека рассеянно рисует на песке или на листе бумаги, не задумываясь о том, чтобы запатентовать свое творение и обеспечить исключительное право владения наброском. Марианна позволила Гёте поставить под стихами свое имя; будучи предана ему, она понимала, насколько глупо пытаться разделить «мое» и «твое» в любовном союзе. Но ее напечатанные под чужим именем стихи доказывают, насколько бессмысленно ставить имя под стихотворением и на обложке книги, ибо стихи, как воздух и времена года, не принадлежат никому, даже тому, кто их написал.

Марианна Виллемер наверняка понимала, что поэзия обретает смысл, лишь когда ее рождает всеохватывающая страсть, подобная той, что пережила она сама, и что, когда благодатный миг проходит, уходит и поэзия. «Единственный раз в жизни, — признавалась она много лет спустя, — я ощутила себя способной испытать нечто благородное, выразить словами нежные, пережитые сердцем чувства, которые время не столько разрушило, сколько стерло». Она была несправедлива по отношению к самой себе, поскольку стиль, с которым она осознанно проживала ослабление полноты любовной привязанности и увядание благородной страсти, в свою очередь свидетельствовал о редком душевном благородстве и силе чувств, в нем было не меньше поэзии, чем в оставшихся в прошлом месяцах любовных переживаний. Марианна оказалась не только более великой и великодушной, чем Гёте, который быстро забыл о ней, поместив в архив своей памяти (в поведении Гёте вновь соединились безжалостность здоровья и страх неуверенности), — даже Виллемер, неизменно заботившийся о Марианне и уважавший ее, повел себя куда порядочнее, чем поэт.

Конечно, Марианна с ее умом и приобретенным тонким литературным вкусом, даже не пережив пылкой любви в 1814–1815 годы, могла написать не одну книгу прекрасных стихов, достойных остаться в истории литературы. Всякий, кто вхож в литературное общество, может быть волне приличным сочинителем — зачастую так оно и есть; отвратительных книг на самом деле не много, громкий литературный провал — все-таки нечто из ряда вон выходящее на фоне среднестилистического приличия, как грубая орфографическая ошибка на фоне всеобщей грамотности. Марианна Виллемер могла бы сочинить пять или десять книг стихов и прозы, которые тысячами появляются во всякой литературе всякой страны с регулярным, автоматическим ритмом физиологической секреции.

Но Марианна предпочла умолкнуть. Ее немногочисленные стихи принадлежат к шедеврам мировой лирики, но этого недостаточно для того, чтобы Марианна Виллемер вошла в историю всемирной литературы, хотя о ней неоднократно писали ученые. Литература подобна системе техобслуживания: ей недостаточно нескольких, великих строк, ей требуется производственный механизм (неважно, что он производит — гениальные или банальные страницы), отталкиваясь от которого она выстраивает цепочку распространения, цикл изданий, рецензий, дипломных работ, дискуссий, премий, школьных учебников, публичных лекций. Стихи Марианны Виллемер для этого механизма бесполезны. Поэтому Марианна, написавшая одни из лучших стихотворений из знаменитой книги, останется в истории литературы женщиной, которую любил и воспел Гёте, и ее имя никогда не войдет в перечень поэтов.

3. A. E. I. O. U