Дунай

Крупные магнаты ненавидели свободных солдат, не подчинявшихся их власти, и больше жаловались на их автономию, чем на набеги турок, однако граничары не позволяли себя запутать, как не боялись Османской империи. В одном рассказе Генрих Циллих повествует о том, как граничары выпороли до крови наглого венгерского барона, владения которого граничили с их землями, и как они, не желая заниматься скучными юридическими разбирательствами (спор с бароном происходит на участке границы, так что неясно, какое право здесь действует — феодальное или автономные законы граничар), усаживают барона на лавку, поставленную поперек пограничной линии, так что они платят ему дань, вкладывая деньги барону в руки, находящиеся в его владениях, и одновременно хлещут по заднице, находящейся на территории Краины.

Многовековая история Краины, игравшей также роль санитарного кордона, который защищал от чумы, — история беспорядка и одновременно дисциплины, крепкой связи, объединявшей народы, чья родина по сравнению с чужими родинами казалась ничейной; история зверств, жестоких, варварских наказаний, верности, отваги, тяжелейших трудов, звериной живучести, военной бравады — например, история двух пандуров, которых приставили сопровождать батальон имперских войск численностью пятьсот человек, чтобы никто на него не напал. Но главное — это история гордой автономии, ревностной защиты собственной независимости от всех внешних властей. Когда в 1871 году и, уже окончательно, в 1881 году император своим указом распустил существовавшую много веков Военную Краину, переведя ее в ведение венгров, граничары почувствовали себя преданными. Светозар Милетич, некоронованный король венгерских сербов, выступил с открытыми обвинениями в адрес Франца Иосифа; Михайло Пупин вспоминал, как его престарелый отец, один из сербских граничаров, сказал: «Ты никогда не станешь солдатом императорской армии. Император не сдержал слова, для народа Краины он предатель».

Так что шустрый чайкист, вписавший малоприятную страницу в историю семьи бабы Анки, возможно, совершил один из последних подвигов в истории народа Краины. Подобно многим из тех, кто посвящает жизнь верному служению делу или флагу, этот народ столкнулся с тем, что флаг его предал. Великий габсбургский миф о господине и его верном слуге повествует о том, что слуга умеет быть верным, вот только господин нередко его предает.

19. Вертер-сталинист

Как и следовало ожидать, в Бела-Цркве есть замечательная литература. Представители каждой национальности могут похвастаться своей культурой — например, сербы справедливо гордятся юристом (и министром юстиции) Глишей Герсичем, знатоком публичного и международного права, автором фундаментального труда о юридических аспектах балканского кризиса 1909 года. Профессия, а также весьма скромное знание языков вынуждают меня сосредоточиться на немецкоязычной литературе (немцев в Бела-Цркве было не так уж мало: в 1910 году — 6062 человека, по сравнению с 1213 венграми, 1994 сербами, 42 словаками, 1806 румынами, 3 рутенами, 29 хорватами, 312 чехами, 42 цыганами, 1343 военными местного гарнизона, происходившими из различных областей, и 29 лицами, чья национальность обозначена как «иная»; 250 были «еврейского вероисповедания». Из 11 524 человек 8651 умели читать и писать.

Немецкоязычная литература Бела-Цркви кажется исключительно женским занятием, прерогативой дам и девиц из приличного общества; «среди дочерей офицеров, — сказано в главе о Банате из обширной истории австрийской литературы Нагля-Цайдлера- Касла, — встречаются поэтические таланты». Среди современных лириков, повествующих с ностальгией о прошлом города, также присутствует дама, Хильда Меркль. Но поэтесса-символ Бела-Цркви Мари-Эжени делле Грацие — негромкий, одинокий соловей «маленького белого города» в Банате. Эта поэтесса, интроверт и невротик, родившаяся в Бела-Цркве в 1864 году, воспевает свою малую родину, железнодорожника, объявляющего название станции на разных языках, кондитерскую Туроси, попасть в которую она мечтала в детстве, хмурого господина Бозича, владельца аптеки «Черный пес», прелестную госпожу Радулович, сербку, которой все восхищались, когда она проезжала в коляске, гайдуков на конях, похороненных на холме янычар, ломающийся весной лед на Дунае (баба Анка тоже описала дунайский лед, причем куда выразительнее) и аистов, прилетавших из земли, где течет Нил.

В романе «Дочь Дуная» писательница вывела саму себя в образе Нелли, влюбленной в родные края и обреченной на безнадежное, почти патологическое одиночество, отражающее положение гордой, но несчастной эмансипированной женщины. В написанном в 1885 году рассказе «Цыганка» говорится о вековой печали кочевого племени, о страданиях народа, которым никто не интересуется, которому не сочувствуют, у которого есть только скрипка, чтобы поведать о своей горькой судьбе.