Дунай

Неважно, что сейчас она ведет скромную жизнь в маленькой квартирке в Триесте. Уверенность и покой взгляда свысока всегда с ней, стали ее частью. Думая о бабе Анке, вспоминаешь последние страницы, написанные Бенедетто Кроче, который, приводя в смятение своих последователей, с изумлением и трепетом открыл существование чистого мгновения жизни, несводимого к моральному и духовному измерению, — неукротимое «неувядающее жизнелюбие», далекое от нравственных ценностей и размышлений. Кроче называл это мгновение, это утверждение и распространение энергии «экономическим»; для бабы Анки, которая тратит немало денег на других и мало на себя, жизнь — это приходно-расходная книга, юность, брак и старость записаны в ней вперемешку с упоминанием о расширенных или утраченных владениях, вырубленных лесах или купленных полях, — так и у героев Бальзака течение крови в венах подобно денежным потокам. В желто-оранжевом доме, который показывает мне баба Анка, жил Лазар Лунгу, крупнейший торговец свининой в Нижнем Банате, который хотел жениться на Анке. «Тебе охота жить среди свиней, Анка? — спросил ее отец. — Деньги — это очень и очень важно, но это не все. Выбери парня, который тебе по душе, и я его тебе куплю».

Аграрная эпичность обязывает придерживаться безличного стиля, исключающего всякое субъективное тщеславие. У бабы Анки было четверо мужей. Двоих (второго, с которым она прожила двадцать лет, и последнего, с которым познакомилась в зрелом возрасте) она очень любила, двоих просто терпела. Тем не менее любовь и раздражение ничуть не повлияли на образцовую преданность супругам: брак был для нее объективной реальностью, которой не могла повредить ненадежность чувств.

В ее жизни не было проклятий и жалоб на свалившиеся несчастья — ни тех, что непосредственно коснулись ее, ни тех, что коснулись остальных. Она не жалеет ни себя, ни других, ей и в голову не приходит бояться смерти или тревожиться из-за чужой смерти, она всегда готова прийти на помощь, не думая об усталости и о том, что она приносит себя в жертву другим; в ее мире события происходят — и все. Она показывает мне дом, в котором живет ее подруга, разбитая болезнью, обреченная на почти растительное существование, медленное течение которого прерывают редкие всполохи страха и надежды. Когда баба Анка приезжает в Бела-Цркву, она не отходит от подруги целые ночи и при этом ни капельки не устает, она разговаривает с ней часами, гладит ее, вытирает ей слюну с подбородка, вывозит ее на балкон поглядеть на прохожих — на толпу шумных негодников, как называет их баба Анка; бабе Анке даже в голову не приходит, что она, как говорится, делает доброе дело — для нее такого понятия не существует, она просто делает то, что считает нужным.

Рядом с бабой Анкой понимаешь, что с ней ничего не случится, что ее никогда не одолеют неуверенность и растерянность. Она тождественна вековой истории Паннонии. Ей восемьдесят лет, но ее величественное тело с округлыми формами по-прежнему крепко и уверенно; чтобы любить вчерашний день, ей вовсе не нужно его идеализировать, она подробно рассказывает мне о том, какими грабителями были раньше судьи. Вон в том доме, — вспоминает она, — жил адвокат Циммер с женой, а жена его спала, — прибавляет баба Анка, задумчиво загибая пальцы, — с доктором Путником, с адвокатом Райковым, с аптекарем Шлоссером, с полковником Неметом… В нескольких метрах — другой дом, с ним связана история, произошедшая не в эпоху Габсбургов, а после Второй мировой. Дом принадлежал Майерошу, хозяину мельниц, потом его конфисковало правительство Тито. Дочь бывшего хозяина уходить отказалась и, когда ее мебель свалили во дворе, два года ночевала в парадном подъезде, закутавшись в одеяло, пока югославские власти не вернули ей часть жилища. Дом до сих пор ремонтируют. В странах Восточной Европы повсюду постоянно ведутся ремонтные работы — упорные, никогда не завершающиеся; возвращаешься через год — и обнаруживаешь на прежнем месте кирпичи, инструменты, мусор, леса, «временный» беспорядок. В этих странах время течет медленнее, поэтому они кажутся путешественнику знакомыми, внушают чувство уверенности, спокойствие от встречи с чем-то известным.

Баба Анка обожает многочисленные кладбища разных городков, она ведет меня к восточному мавзолею судьи Попеску, к пышному надгробию богача Бобо- рони, которому убийца нанес двадцать три ножевых ранения, к капелле, в которую каждый вечер приходил аптекарь Шмиц, чтобы рассказать покойной жене, как прошел день, и попросить у нее совета. Баба Анка любит кладбища, потому что могила — это земельное владение, она отмечает границы собственности, баба Анка частенько ездит в Бела-Цркву ругаться с городскими властями и с соседями из-за могил. Она напоминает мне маму одного приятеля, страшно гордившуюся тем, что надгробие ее семейства находится выше надгробия завистливых знакомых, и в то же время грустившую (на кладбище положено скорбеть) и с горечью признававшуюся: «Подумать только, такое красивое надгробие, а под ним почти пусто».

7. Тимишоара