Дунай

Так что дунайский дневник во время путешествия вдоль этого отрезка реки рискует оказаться похож на так называемую джинсовую прозу этих писателей, на их импровизированные, пространные casual-разговоры. Впрочем, куда более дорогие наряды не спасают от опрометчивых суждений. Железный занавес, разделяющий на границе Австрии и Венгрии два полушария, две сферы влияния мировых супердержав, пробуждает пафос громких и банальных метаполитических определений, лапидарных формул всемирной истории, похожих на слова герцога Меттерниха, который говорил, что сразу за Реннвег (улицей, пересекающей Вену) начинаются Балканы, Азия.

Значит, этот яркий и одновременно ленивый мадьярский пейзаж — уже Восток, свежее воспоминание об азиатских степях, о гуннах и печенегах или о Полумесяце; Чоран воспевает бассейн Дуная как место смешения полных жизни и еще неизвестных народов, не ведающих об истории, то есть о ее идеологической периодизации, которую выдумала западная историография, о лоне и лимфе цивилизации, которая, как полагал Чоран, еще не обессилела под натиском рационализма и прогресса.

Подобный мощный пафос, решительные заявления о независимости от всякой идеологии, сам по себе — идеологическое ухищрение. Остановка в будапештской кондитерской или книжном мгновенно переубедит тех, кто полагает, будто к востоку от Австрии попадаешь в лоно Азии. Конечно, двигаясь по широкой венгерской равнине, оказываешься в отчасти другой Европе, в горниле, где переплавляются иные элементы, чем те, из которых составлена западная почва. В стихах Эндре Ади, выдающегося венгерского поэта XX века, ощущается тяжесть бремени, давящего на мадьяров на протяжении столетий, — необходимости и зачастую невозможности выбора между Востоком и Западом. В венгерской истории этот выбор нередко оказывался навязанным (начиная с турецкого завоевания, пребывания под властью Габсбургов или принадлежности к советскому блоку) или вынужденным: «Запад отверг нас, мы поворачиваем на Восток», — заявил в 1919 году лидер социал-демократов Гарбаи во время недолгого существования Венгерской советской республики. В прошлом столетии романист Жигмонд Кемень утверждал, что на Венгрию была возложена миссия защищать многонациональность габсбургской империи, разделяя германский и славянский миры и не позволяя одному взять верх над другим.

Обостренное национальное чувство мадьяров, проходящее с героическим и яростными напором через все историю Венгрии, рождено землей, на которой накладывались друг на друга, перемешивались, оставляли следы бесконечные волны нашествий, самые разные племена — гунны и авары, славяне и мадьяры, татары и половцы, язиги и печенеги, турки и немцы. Миграция приводит не только к разрушению, но и к распространению цивилизации (турки не только грабили эти земли, но и принесли исламскую культуру), к смешению и слиянию народов — тайным пружинам всякого национализма и его одержимости чистотой нации, пример которой — легенда о происхождении венгров от гуннов; Янус Паннониус, гуманист и поэт XV века, по происхождению хорват, как и аристократическое семейство Зриньи, подарившее героев и певцов венгерской эпопеи; мать мадьярского национального поэта Петёфи не знала венгерского; граф Сеченьи, выдающийся патриот, сформировавший культурное сознание нации, выучил венгерский в тридцать четыре года; символ ирредентистского протеста против Габсбургов — тюльпан, который последователи Кошута носили в петлице, привезен в эти края османскими завоевателями — кстати, в турецкой поэзии тюльпан воспевается как символ турецкой цивилизации. Страстный национализм был обусловлен не только насущной потребностью существовать, но потребностью стать пламенными венгерскими патриотами, как в романе Мора Йокая «Новый землевладелец».

Венгрия, как пишет Эванс, объединяла целую гамму различных культур, представляла собой мозаику, в которой сохранялись и порой накладывались друг на друга различные государственные формирования: габсбургские земли, турецкие районы, или вилайеты, княжество Трансильвания. В конце XVIII века, с постепенным отступлением турок, вся страна оказалась под властью австрийцев. Маршал Мотнекукколи, возглавлявший партию войны, утверждал в книге «Венгрия в 1677 году», что венгры «горды, беспокойны, непостоянны, ненасытны. В них сохраняется природа скифов или татар, от которых они ведут свой род. Они стремятся к безудержной вольности… множество протеев, которые сегодня любят, а завтра разлюбят, сегодня восторгаются, а завтра принижают, сегодня захотят, а завтра расхотят…».