Думаешь, это любовь?

Вскоре вслед за ней потянулась и остальная наша немногочисленная корпоративная стая. Саша ушел практически сразу после моего «разоблачения», еще раз напоследок окатив меня взглядом, полным презрения и холода. Я вздохнула. Ну почему, почему мы не можем остаться друзьями? Ведь у нас много общего: воспоминания, друзья, работа. И что теперь, дуться друг на друга вечно? Я отсидела положенное время, сражаясь насмерть за переход на пятый уровень в одной стратегии, потом накрасилась и отправилась навстречу своей судьбе.

Уже шлепая по улице, я вдруг вообразила, что он возьмет и не придет. Вообразила это просто так, в шутку, а испугалась по полной программе и практически бежала по Тверской, ругая свою фантазию почем зря. Конечно же, он пришел.

На Пушкинской площади было накурено. Здесь вообще всегда курило и пило пиво довольно большое число людей, но сейчас, среди майского тепла и солнышка, количество людей, кажется, утроилось. Даже несмотря на то, что уже вечерело и солнце закатилось за дома, никто даже не собирался уходить.

Я увидела Константина не сразу, в нервном возбуждении высматривая его в толпе. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в шумной бурлящей людской реке, а потом я наткнулась взглядом на него. Он стоял чуть поодаль, ближе к мраморной лавочке, в стороне от основной толпы, держал в руках какой-то букет, нервно переходил из стороны в сторону. И даже посматривал на часы. Волнуется? Это хорошо, потому что я сама волновалась очень сильно. Одет он был вполне по-летнему: бежевые вельветовые джинсы, футболка-поло, ветровка. Не та, что я видела на нем в прошлый раз, другая, но того же типа, спортивная. Но на ногах не кроссовки, а ботинки. У него была хорошая фигура, уверенная походка. Я могла бы вот так стоять и любоваться им, не шевелясь, чтобы не спугнуть. Но я сделала шаг к нему, и он тоже меня заметил, его немного нервное лицо озарила улыбка, и он пошел ко мне, размахивая букетом.

– Саша?

– Костя? – Мы остановились в полушаге друг от друга, не совсем представляя, что делать дальше.

– Тебе шикарно в платье! – восхитился он, жадно пробежавшись по мне взглядом, от которого я немедленно вспыхнула. – Гораздо лучше, чем в резиновых сапогах.

– Ну, спасибо, – захихикала я. – Еще папочкину куртку припомни.

– Нет, ну серьезно, я стоял и все боялся, что тебя не узнаю. Ведь, в конце концов, я тебя видел всего один раз и в…

– В костюме клоуна, – перебила его я. – А в жизни я вполне приличная женщина, как видишь.

– Это тебе, – запоздало опомнился он, протянув мне цветы. Я улыбнулась, увидев, что это темно-красные розы.

– Спасибо, очень оригинально.

– Что? А, это, – он смутился и нахмурился. – Ты имей в виду, я вообще-то довольно скучный тип. Банальный донельзя. Вот учили меня с детства, что учительнице в школе надо дарить гладиолусы, – я и дарил. А маме на Восьмое марта мимозы. А женщине, которая очень нравится, красные розы. Я так и делаю.

– Обожаю скуку, обожаю банальность, – засмеялась я, попутно отметив его «женщине, которая очень нравится». Я нравлюсь? Тем лучше. А на самом деле я уже вообще с трудом могла припомнить, чтобы за мной вот так ухаживали. С цветами, со свиданиями. Саша цветов мне не дарил, но мог подарить новый кухонный комбайн с распродажи, в надежде, что я все-таки начну готовить.

– Хорошо, если это правда хоть наполовину, иначе ты со мной быстро заскучаешь.

– Я не заскучаю, и ты тоже, – пообещала ему я, обольстительно улыбнувшись. И в ответ радостно заметила, что его глаза сразу потемнели.

– В любом случае по-другому я не умею. Я вообще никак не умею, уже все перезабыл. Не так-то просто в моем возрасте придумать, чем заинтересовать симпатичную женщину, – пожаловался он. – Пойдем гулять?

– Пойдем, – кивнула я. – А какой это у тебя такой возраст?

– Угадай, – улыбнулся он и встал в позу, подходящую, по его мнению, для разгадывания его возраста.

– Не буду, – заартачилась я. – Нашел гадалку. На тебе колец нет, как на дереве, а то я бы посчитала. Может, тридцать пять?

– Мне сорок три, – довольно сообщил он. – Я старик.

– Да? – сощурилась я. Выглядел он моложе, впрочем, мне было все равно. – А мне двадцать восемь.

– Сколько? – вытаращился он. – Я думал, тебе лет тридцать!

– Очень здорово, – зло сощурилась я. – То есть я выгляжу старше, ты хочешь сказать?

– Черт, я же говорил, что все перезабыл. Надо ж такое сморозить, – сконфуженно посмотрел на меня он. – Я просто очень надеялся, что тебе есть хотя бы тридцать. Я старше тебя на пятнадцать лет? Ужас!

– Ужас, что ты не сказал, что мне с виду восемнадцать! – фыркнула я. – Даже если это не так!

– Ты очень красива и очень молода для меня.

– То-то же. – Я гордо задрала нос, а он улыбнулся и взял меня за руку.

Мы пошли в сторону Кремля, а потом дальше вверх, к Лубянке. Мимо неслись машины, пролетали куда-то спешащие люди, зажигались фонари. А мы шли, говорили о разных несущественных вещах: о жизни, о Москве, как она нам нравится, о том, что скоро лето. Где-то в районе Центрального Детского мира он остановился, посмотрел на меня и сказал: