Дух старины

Воды реки Цинь прощаются с горой Лун,[137]
Тяжко вздыхая и ропща.
Кони варваров привязаны к снегам севера,
Где они скачут-топочут, долго ржут.
Такие чувства задевают мое сердце,
В своем далеке лелею мысли о возвращении [в горы].
Вчера следил за полетом осеннего мотылька,[138]
Сегодня вижу рождение весеннего шелкопряда.
Нежные туты выпускают листы,
На пышных ивах завязываются почки.
Стремительно убегают прочь текучие воды,
Трепещет сердце скитальца, как флаги.[139]
Смахну слезу и возвращусь к себе,
Когда же утихнет моя печаль?

744 г.

23

Осенние росы белы, как нефрит,
Слой за слоем ложатся на зелень во дворе.
Я выхожу и вдруг замечаю это,
Рано наступили холода, печально, что время спешит.
Жизнь человека — что птица, мелькнувшая мимо глаз,
Зачем же еще себя обуздывать?
Сколь глуп был Цзин-гун,
Когда на Воловьей горе лил слезы![140]
Все страдают, не ведая удовлетворения,
Поднимутся на гору Лун — и тут же начинают мечтать о Шу.[141]
Сердца людей — что волны,
А тропы жизни извилисты.
Тридцать шесть тысяч дней
Ночь за ночью надо ходить со свечой.[142]

745 г.

24

Большие кареты вздымают пыль,
В полдень тьма скрывает межи между полями.
У вельмож много злата,
Возводят хоромы до облаков.
Встретишь на дороге того, кто устраивает петушиные бои:[143]
Карета и одежды пугающе нарядны,
Дыхание уносится к радужному свечению,
И все прохожие шарахаются в испуге.
В мире уже нет почтенного старца, промывавшего уши,[144]
Кому дано распознать, кто Яо,[145] а кто Чжи?[146]

731 г.

* * *

Написано как первое впечатление от жизни столичных верхов (есть другие датировки — 742, 744 гг.).

25

Мир и Дао все больше утрачивают друг друга,[147]
Нравы дурнеют, отдаляясь от чистого истока.
Больше не рвут сочных цветов коричного древа,[148]
А напротив, селятся у гнилых корней.
Поэтому персикам и сливам[149]
Остается раскрывать цветы молча.
Взлеты и падения происходят веленьем Неба,
А все живое суетится, бьется, летит, бежит.
Последую за Гуанчэн-цзы,[150]
Уйду через Врата Неисчерпаемости.[151]

753 г.

26

Лазурный лотос вырос у глухого источника,
Под утренним солнцем ярок и свеж.
А осенью цветы покроют темные воды,
Густая листва ляжет зеленой дымкой.
Если очарованье существует в пустоте отрешенности от мира,
Кто же воспримет это благоуханье?
Я сижу, смотрю: полно летящего инея,
Уйдет благословенное время,
И не отыскать, где были пущены корни.
А я бы так хотел жить на берегах Пруда Цветов.[152]

728 г.

27