Друзья и недруги в Скалистых горах

– Потому что они видят тебя, девушку, которую я хочу; – я сам удивился, как быстро и смело я ей ответил. – Женщина-Орел, я давно люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женщиной, моей единственной женщиной. Моей женщиной, но не моей рабыней. Ты не будешь носить воду и дрова в мой вигвам, не будешь выделывать бизоньи шкуры и кожу для мокасин, потому что белые мужчины не требуют этого от своих женщин.

– Что? Ты тоже меня хочешь? – сердито спросила она. – Я даже за водой не могу сходить без того, чтобы кто-то не захотел сделать меня своей женщиной? Нет. Я говорю нет, я не стану твоей женщиной. Я собираюсь оставаться со своим отцом и делать для него все, что нужно; только так я могу оставаться свободной и счастливой.

Я ничего на это не ответил, просто стоял и смотрел на нее, и это продолжалось, несомненно, довольно долго, потому что она продолжила, уже более мягким тоном:

– Не смотри на меня так, но смотри, как если бы я была твоей сестрой. Я твоя почти-сестра, как Бешеный Волк – твой почти-брат. Как ты любишь его, так я хотела бы, чтобы ты любил и меня; это будет самая тесная дружба, и это всем нам пойдет на пользу.

– Ах! Киньяйи! Матсики пикси отокан! (Ах! Все кончено! Это не стоит птичьей головы!) – воскликнул я; это выражение означало, что мне теперь неважно, что со мною будет дальше.

С этими словами я резко отвернулся от нее. Но она схватила меня, развернула, крепко обняла и подарила мне долгий страстный поцелуй, а затем убежала, но не к реке, а обратно к лагерю, оставив меня в таком состоянии, что я едва мог дышать. Никогда меня не целовали так, как сейчас. И что ещё могло это означать, как не то, что, хоть она и отказала мне в том, чтобы стать моей женщиной, она действительно меня любила, и совсем не как сестра. Я отправился обратно к своей лежанке в вигваме Одинокого Вождя, и весь тот долгий вечер вспоминал встречу с ней, то загораясь надеждой, то снова впадая в отчаяние. Ладно, утром я должен был найти ещё одну возможность встретиться с ней наедине, и тогда…

Я поднялся на рассвете и сидел снаружи у самого вигвама, ожидая, когда она появится. Я мог слышать, как она в своём вигваме, всего в сорока футах от меня, разговаривала со своей матерью, и называла брата сонной головой, заставляя его подняться. Она вышла за дровами, сложенными сбоку от входа, и я знаком предложил ей пройти со мной к реке; она тряхнула головой и поторопилась назад с несколькими ветками.

– Нам нужна вода; принеси немного, – сказала её мать.

– Сходи со мной; я не хочу ходить одна по этой тропинке, – ответила она. – Там страшные густые кусты, через которые она проходит. Пойдем же; дай мне другой котелок.

Они вышли и прошли мимо меня – мать с улыбкой и словами приветствия, дочь так, словно не замечала меня, и я понял, что мне не удастся поговорить с ней наедине, если она захочет этого избежать.

Вышел её брат.

– Ха! Ранняя пташка, давно меня ждешь? Ну пошли, – сказал он, и мы пошли к реке для утреннего купания.

В тот день у меня не было возможности остаться с Питаки наедине; она все время была то с матерью, то с двумя другими женами Хромого Бизона, тщательно избегая меня, как я явно видел. Но почему? Не потому ли, что она любила меня, но боялась об этом сказать? Или потому, как она сказала, что я был её почти-братом, и не более того.

Последовавший второй день подобной тактики с её стороны привел меня в прекрасное настроение – я был рассержен, в отчаянии, и готов был спросить её, даже в присутствии её семейства, будет ли она моей. Но тут прибыл один из наших друзей из форта Бентон и передал мне записку от отца, короткую и говорящую:

«Дорогой Джерри; богаты е россыпи открыты на Лососиной реке, и я присоединился к старателям. Заехать за тобой нет времени. Поместил 500 долларов на твой счет у И.Г. Бейкера и С^о. лучше оставайся там до моего возвращения. Будь умным и хорошим.

Твой отец Джон Талбот.»

Лососиная река? Река на западе Айдахо, до нее далеко. Там россыпи. Мой отец был человеком крупным и сильным; когда он вооружится киркой и лопатой, галька просто полетит! Он добудет свою долю золотого песка, если только он там действительно есть. Но я все же жалел, что он туда отправился, ведь наши дела шли отлично: у нас было товаров примерно на десять тысяч долларов, и торговля с индейцами шла хорошо. А работа на приисках зависела от удачи, и шансов у старателей было один против сотни, как я однажды слышал от благоразумного Джорджа Стила.

Я расспросил принесшего записку. Он сказал, что отец купил вьючные седла для семи лошадей из нашей упряжки, нагрузил их ящиками и свертками с едой, инструментами и прочими вещами, и, оставив фургоны и упряжь под присмотром Пятнистой Меховой Шляпы – Чарльза Конрада из компании Бейкера – отправился на юг с большой толпой всадников и вьючных лошадей. Они покинули форт, будучи в прекрасном настроении, крича и стреляя из ружей, и вели себя, словно пьяные.