Друзья и недруги. Том 2

Едва Эллен появилась в дверях церкви, ему было достаточно бросить на нее взгляд, чтобы понять: этот и был тем, о ком она говорила. Один из четырех мужчин в ее жизни до встречи с ним. Учитывая, что именно в этой церкви отпевали графа Роберта и леди Марианну, можно представить, что этот святой отец наговорил Эллен. А если принять во внимание исповедь Джеффри, которую он выслушал, то дело обстояло и того хуже. Ревность мужчины, от которого ушла женщина, но не осталась одинокой, а повстречала другого мужчину. Ревность, усугублённая ненавистью ко всему, связанному с Гаем Гисборном, а кто связан с ним менее прочно, чем он, Джеффри? Добавить к этому слова, которые священник сказал ему на исповеди, ответное предложение, сделанное Джеффри, – и воочию можно представить, какой ушат грязи он обрушил на голову Эллен. Ей стоило выбрать другую церковь, а ему надлежало убедить ее в этом, раз уж он понял, куда она его привела. И все-таки священник должен оставаться священником при любых обстоятельствах. От Эллен так и веяло мрачной подавленностью, и Джеффри почувствовал закипающую в душе злость на того, кто довел ее до такого состояния, а ее нежное лицо – до почти мертвенной бледности. Если бы он не знал, что доставит Эллен еще больше огорчений, то вернулся бы и потолковал со священником иначе. Обошелся бы, конечно, без меча, но словами заставил бы понять, что никто не смеет причинять боль его женщине, кем Джеффри давно считал Эллен.

Подъезжая к дому, Эллен очнулась от оцепенения и, вспомнив отказ отца Тука в какой-то просьбе Джеффри, встрепенулась:

– Постой! О чем ты просил этого священника?

Джеффри спрыгнул с коня и подал ей руку.

– Поскольку я исповедовался, то рассказал и о нас с тобой. Он стал укорять меня в блуде, говоря, что я не только сам согрешил, но и вверг в грех женщину, с которой разделяю ложе, не будучи женатым на ней, отчего мой грех еще более усугубляется. Я спросил, каким образом, по его мнению, я могу получить прощение. Он ответил, что я должен обвенчаться с этой женщиной, чтобы покрыть собственное прегрешение и очистить ее от греха. Я сказал: пожалуйста, хоть сегодня, она сейчас здесь. Он похвалил меня и высказал намерение потолковать с тобой, узнать, готова ли ты обвенчаться со мной, а если нет, то убедить тебя в правильности подобного исправления допущенного греха. «Она согласится! – заявил он. – Ты назвал ее доброй женщиной и, надеюсь, что не ошибся. Свидетелей найдем, а кольца у меня есть. Которая твоя?» Я указал на тебя, мне было велено выйти, через недолго время появилась ты и сказала, пусть и другими словами, что он отказался обвенчать нас, не объяснив мне причину отказа. Но грехи мне почему-то отпустил без искупления или епитимьи.

По мере того как он говорил, да еще таким беззаботным, обыденным тоном, глаза Эллен открывались все шире и шире от удивления.

– Джеффри! – только и смогла она воскликнуть, а когда представила все, что произошло в церкви, глазами отца Тука, невесело рассмеялась: – Не слишком подходящий исповедник тебе попался!

– Это я уже понял, – усмехнулся Джеффри и, поймав быстрый взгляд Эллен, с сочувствием спросил: – Много попреков выслушала, милая?

– Как видишь, осталась жива, – сдержанно ответила она.

До конца дня Эллен оставалась в подавленном настроении. Обвинения и упреки отца Тука настолько угнетали ее, что она хотела вновь постелить себе отдельно от Джеффри. Но он, наблюдавший за ней все время с того часа, как они покинули церковь, отвлек ее незначащим вопросом, в разговоре незаметно взял за руку, поцеловал дружеским поцелуем – и Эллен сама не заметила, как оказалась на кровати вместе с Джеффри.

Чтобы изгнать из ее памяти тягостные впечатления минувшего дня, он закружил Эллен голову своей нежностью: прикасался к ней бережно, как к невесте в первую брачную ночь. У нее даже слезы навернулись на глаза, и она прошептала:

– Ты ведешь себя так, словно у нас с тобой свадебная ночь! Как бы я хотела вновь оказаться невинной!

– Ты такая и есть для меня! – шепнул он ей на ухо. – Чистая, непорочная девственница, до которой никто, кроме меня, не дотрагивался!

Предложенную им игру было так легко принять, что она покорилась ему безропотно, не заметив, как оттаяла и расслабилась. Но он это почувствовал, его нежность сменилась страстью, в которую впервые вкралась властность, и стал обращаться с ней так, словно она принадлежала ему сердцем, душой и телом, и не только те недели, что он провел в ее доме, но и всегда – прежде, сейчас и в будущем. У него не было прав на нее, но Эллен доставляло ни с чем не сравнимую радость чувство, что этот мужчина не просто ее любовник, как называл его отец Тук, не скрывая презрения к ним обоим. Джеффри – ее защитник, мужчина, принадлежать которому – честь, а не позор.

– Если бы он вдруг согласился нас обвенчать, неужели бы ты обвенчался со мной? – шепнула Эллен сквозь дремоту, пристроив голову на плечо Джеффри и чувствуя тяжесть его рук, скрещенных в запястьях у нее на груди.

– Без всяких сомнений и колебаний, – услышала она и не смогла удержаться от нового вопроса: