Друид

Именно поэтому Цезарь приказал своим легионерам идти по девять часов в день. Он торопился, поскольку хотел быть со своими войсками в Весонтионе раньше, чем там окажется орда Ариовиста. В очередной раз Цезарь удивил не только своих врагов, но и преданных ему офицеров.

Измученные многодневным форсированным маршем, римские солдаты наконец-то смогли передохнуть за стенами столицы секванов. Проконсул моментально отреагировал на сообщение о намерениях вождя германцев и неимоверно быстро привел свои шесть легионов в Весонтион, где ему удалось занять выгодную позицию. Однако другая, не менее важная задача, осталась нерешенной. Гай Юлий Цезарь так и не смог убедить своих уставших до полусмерти солдат в том, что это была справедливая война, а не война, начатая им исключительно ради собственной выгоды.

Среди легионеров росло недовольство, они начинали возмущаться по поводу любого приказа своего полководца, переданного им через центурионов. Многие жаловались на то, что во время ходьбы им приходится терпеть мучительную боль из-за волдырей на ступнях и раздражения кожи на внутренней стороне бедер. Из-за многочасовых переходов с тяжелой поклажей за спиной у некоторых легионеров появились на плечах кровавые ссадины. Раны были незначительными и никак не могли угрожать жизни солдат, но доставляли им множество неприятных ощущений, отчего их настроение становилось все хуже. Легионеры выражали свое недовольство по любому, даже самому незначительному поводу. Хотя никто не хотел в этом признаваться, большинству солдат не нравился тот факт, что им приходилось ночевать внутри небольшого оппидума. Разве можно отдохнуть и восстановить силы, если приходится спать с открытыми глазами? Ведь всем прекрасно известно: никто не знает наверняка, что на уме у галлов. Римляне считали их совершенно непредсказуемыми. Но Цезарь был вынужден войти в оппидум, чтобы занять выгодную позицию и иметь возможность отражать атаки Ариовиста с минимальными потерями.

С каждым днем центурионам приходилось прикладывать все больше усилий, чтобы поддерживать дисциплину среди легионеров. Было невозможно запретить им разговаривать с жителями Весонтиона. Не важно, чем занимались солдаты: покупали яйца у мелких торговцев, просто прохаживались по рынку или развлекались на постоялых дворах с молодыми секванками — после таких прогулок они возвращались в свои палатки бледные как смерть. На каждом углу рассказывали о сильных как медведи германских воинах, которые ночевали в лесах, раздевшись донага, а питались исключительно сырым мясом. Еще никому не удавалось победить их. Жители Весонтиона утверждали, будто германцы мало похожи на людей, а скорее напоминают кровожадных зверей, созданных богами, чтобы покарать остальные племена. Даже если пронзить этих чудовищ пилумом, они продолжают сражаться до тех пор, пока не переломают своему врагу все ребра. Но что еще хуже — их отрубленные головы смеются таким громким и страшным смехом, что каждый, кто его услышит, еще долго будет видеть во сне кошмары и просыпаться по ночам в холодном поту, а также несколько дней не сможет даже смотреть на еду.

В кабаках легионеры слушали небылицы стариков-галлов, которым в далекой молодости довелось сражаться против германцев, с не меньшим интересом, чем в Риме слушают рассказы возниц, победивших в гонках колесниц на арене. Солдаты Цезаря внимали нагоняющим страх повествованиям секванов, жадно ловили каждое слово, пытались понять значение каждого жеста рассказчиков и с ужасом наблюдали, как те, погрузившись в свои воспоминания, с окаменевшими лицами смотрели в пустоту.

— Да, — говорили старые воины, — нам часто приходилось драться с германцами. Это правда. Но некоторые из нас не могли вынести даже взгляда этих чудовищ и обращались в бегство, едва увидев их…

Следовала многозначительная пауза, и в кабаке слышался испуганный шепот солдат Цезаря, а затем кто-нибудь требовал подать ему еще один кубок красного вина.