Дрожь

Сел за компьютер и спрятал лицо в ладонях. Новое будущее постепенно обращалось в настоящее. Новый Себастьян Лабендович чувствовал, как желудок покрывается зубами. Бросил взгляд на часы на мониторе.

– Бля… – прошептал он снова.

Кража полумиллиона злотых заняла у него меньше шести с половиной минут.

* * *

За месяц до этого Жираф прибыл на поезде в Познань. С новой прической и щетиной, в очках-нулевках, полный энтузиазма, но все же несколько испуганный, он стал частым посетителем главного вокзала, Рыночной площади района Ежице и нескольких заброшенных зданий на окраинах города. Просил огонька, узнавал время, заводил разговоры, шутил, жаловался, ругался, а иногда молчал. Голосом, сведенным до шепота, объяснял, что его кумарит, и интересовался, есть ли поблизости какая-нибудь точка. Одни пожимали плечами, другие посылали к черту, третьи смотрели в глаза и называли адрес или номер телефона. Он блуждал по разным местам, общался, покупал, чаще всего тут же пробовал, пару ночей провел в заброшках. Как-то раз у него украли мобильник, как-то раз он убегал от полиции, как-то раз дрался с толстяком, глаза которого напоминали ягоды черники, утопленные в йогурте.

Спустя несколько дней выбрал четырех парней неопределенного возраста. Худые, одетые в просторные толстовки, с исколотыми руками. Они зависали в подвалах недостроенной больницы в окраинном Стшешине. Назвался Адамом Мицкевичем, на что никто даже не обратил внимания. Предложил каждому двести злотых за доставку письма в почтовый ящик. Конверты были пустые, адресаты вымышленные. Все четверо сделали то, о чем он просил. Он вложил двухсотенные купюры в дрожащие руки, которые прежде сжимали разве что мятые двадцатки и десятки.

Через пару дней спросил их, хотят ли заработать значительно больше. Они хотели. Назначил встречу на парковке у торгового центра. Купил каждому самый дешевый костюм и ботинки. Посетил с ними четыре отделения банка, в котором работал Себастьян, и велел открыть индивидуальные счета. Заплатил в два раза больше, чем прежде.

На прощание предупредил, что вскоре обратится по еще более прибыльному делу. Объявился через две недели. На парковке снова потребовал переодеться в костюмы. Они по одному посетили филиалы, где заводили счета, и заказали на следующий понедельник выдачу наличных на сумму сто двадцать пять тысяч злотых.

В ночь с субботы на воскресенье Жираф снял номера с машины курьерской службы и прикрутил к автомобилю, арендованному на имя одного из парней. В воскресенье вечером поехал с ними за город, дал товар и наблюдал, как они его принимают. Сам не стал. Просидели в машине целую ночь. У него болели все суставы. Утром выдал им зубную пасту и щетки. Надушил. Получив сообщение «ГОТОВО», поехал к одному из отделений банка. Первый пошел внутрь, отстоял в очереди пять минут и попросил обналичить счет. Когда вышел с портфелем, набитым деньгами, Жираф завел его за угол, всунул в руку две тысячи злотых и сказал бежать. Затем бросил сумку в автомобиль и поехал в следующий филиал. Меньше, чем через полтора часа, он сидел за рулем один, а в багажнике лежали триста шестьдесят девять тысяч. Последний парень выбежал из банка прямо на проезжую часть и, миновав стоявшие на светофоре машины, скрылся с портфелем между домами. Жираф видел, как сумма, равнозначная стоимости шикарного авто, исчезает из виду, и ему казалось, что кто-то пальцем расковыривает ему сердце.

Он исчерпал арсенал ругательств и перестал колотить по рулю. Украденные номера засунул в канализационную решетку, а машину оставил недалеко от пункта проката. Деньги переложил в рюкзак.

Написал Себастьяну, затем зашел в гастроном и купил самый дорогой алкоголь из тех, что там были.

* * *

Из происходившего в последующие дни Себастьян помнил немногое. Съемные апартаменты в отеле «Меркюр», волнистый потолок, гладкая кожа, которую он пытался целовать и с которой слизывал кокаин, рябое лицо сутенера, ждущего на кухне, алкоголь, пропитавший постель, холодные объятия унитаза, мягкое прикосновение ковра к щеке, шелест банкнот, засовываемых в трусы, какой-то шепот над ухом, какие-то голоса, лица, тьма и свет, но больше темноты.

Он попросил будить его ежедневно в семь утра и пешком продирался через город. Люди на остановках, люди у пешеходных переходов, люди в трамваях, автобусах, машинах, стиснутые в давке, везде. Он обходил их с больной головой и мечтал, чтобы они хоть на миг исчезли. Перед появлением на работе клал в рот несколько конфет «Ментос» или мятных жвачек. Включал компьютер и старался не уснуть. Работал медленнее, но работал. Слушал других менее внимательно, но слушал. Его было немного меньше, но он был.

Крики разразились лишь в четверг. Хлопали двери, бледный директор носился по коридору, а Борус висел на телефоне. Двое полицейских провели в его кабинете полчаса. Себастьян выслушал те же угрозы и проклятия, что все остальные коллеги, а потом наблюдал в окно, как Борус исчезает в полицейской машине без опознавательных знаков.